Писарев белинский и пушкин конспект – Творчество А. С. Пушкина в критике разных эпох. Сравнительный типологический анализ статей В. Г. Белинского (8-я, 9-я, из цикла «Сочинения Александра Пушкина»), Д. И. Писарева («Пушкин и Белинский»), Д. С. Мережковского («Пушкин»)

Статья Д.И. Писарева «Пушкин и Белинский».

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 21Следующая ⇒

Дм. Ив. Писарев (1840 — 1868) — публицист и литературный критик, революционный демократ.

О Писареве как представителе «реальной» критики:

Другие представители: Чернышевский, Добролюбов, а также Некрасов, Салтыков-Щедрин. Печатные органы: «Современник», «Русское слово», «Отеч. записки» (с 1868 г.). Развитие РК: сер. 1850-х – кон. 1860-х гг.

По мнению РК, литература должна проникнуться социально-политическими тенденциями своего времени, т.к. лишь в этом случае она станет выразительницей общественных потребностей. РК боролась за «партию народа» в литературе, т.е. за создание литературного течения, изображающего современную русскую действительность с позиций народа (крестьянства) и служащего делу его освобождения. Сторонники РК выступали прямыми оппонентами «эстетической» критики (Дружинин, Анненков, Боткин).

Своеобразие лит.-критическое позиции Писарева можно понять правильно только с учетом ее значит. отличий от позиций Чернышевского и Добролюбова. Это отличие проявилось в равнодушии П. к такой теоретической предпосылке его предшественников, как метафизика и диалектика (Шеллинг, Фейербах). Он считает, что нынешнее время не благоприятствует развитию какой-л. теории. Ум требует фактов, доказательств. Ни одна философия, кроме материализма, не достойна внимания. Нем. классич. философии П. противоп. методологию естествознания и истории. Опирается на положения О. Конта, Фохта, Бюхнера, Молешотта. Представление о единстве физиологии и психологии.

Писарев – революционный демократ, он не исключает возможность революционного преобразования русского общества. Самое полезное для общества сейчас – пропаганда ест.-науч. материалистических знаний, т.к. только они научат людей правильно понимать потребности св. природы и действовать так, чтобы их личная польза сочеталась с выгодой общества. Нужно создать массовый тип «мыслящего работника». Поколение «реалистов» сделает ненужными «лишних людей». Лит-ра должна быть подчинения требованию прямой пользы и «экономии умственных сил». «Кто не реалист, тот не поэт», — утверждает П. «Чистое искусство», напротив, бесполезно и вредно, т.к. отвлекает умственные силы общества от решения потребностей гражданской жизни. «Разбивая роман или повесть, я постоянно имею в виду не лит. достоинство дан. произведения, а ту пользу, кот. из него можно извлечь» (ст. П. «Роман кисейной девушки»). Любимые лит. герои П. – Базаров, Рахметов.

 

О ст. «Пушкин и Белинский»:

Реализм должен истребить эстетику. Пушкин и его поэзия стали знамением и опорой неисправимых романтиков и литературных филистеров. К тому же он явно противопоставляет себя «трудовому» обществу (черни). Следует, развенчав Пушкина, лишить эстетиков этой опоры.

Онегин скучает, по мнению критика, не от отсутствия сферы для д-сти, а от развратившей его волю праздности. Татьяна виновата в своем возникшем с первого взгляда чувстве к Онегину. Ленский становится у П. заурядным, чувственно влюбленным молодым помещиком. Т.о., «Онегин» — не энциклопедия русской жизни и никакой ценностью не обладает, т.к., в первую очередь, в нем обойден главный вопрос времени – крепостное право (на этом основании роману противопоставлено «Горе от ума»).

Еще в меньшей степени выдерживает критику мысли пушкинская лирика, таящая под мнимо поэтической завесой незначительное, а то и вовсе пошлое содержание. С особой яростью П. обрушивается на пушкинские стихи 30-х гг. о поэте и поэзии, усматривая в них прямую проповедь асоциального «чистого искусства». В целом наследие Пушкина, рассмотренное с точки зрения насущной пользы, объявлялось отрицательным и вредным, а сам поэт – стилистом и версификатором.

 

Сейчас не представляет уже никакого труда указать на грубейшие ошибки в статьях Писарева, развенчивающих Пушкина. Писарев отождествляет Евгения Онегина с самим Пушкиным и свою оценку Онегина прямо переносит на поэта. Писарев рассматривает творчество Пушкина с

абстрактно-просветительской точки зрения, а не исторически. Поэтому он не мог правильно объяснить творчество Пушкина.

 

П. довел до логического конца те тенденции, которые уже намечались с середины 50-х годов в связи с борьбой «пушкинского» и «гоголевского» направлений в русской литературе. «Новейшую литературу,- утверждал Писарев,- основал не Пушкин, а Гоголь. Пушкину мы обязаны только нашими милыми лириками, а под влиянием Гоголя сформировались Тургенев, Писемский, Некрасов, Островский, Достоевский, да, кроме того, произведения Гоголя дали решительный толчок нашей реальной критике».

 

Фрагменты из статьи «Пушкин и Белинский»:

Статья представляет собой полемику с Белинским («Сочинения Александра Пушкина», статьи 8 и 5). Опубл. в журнале «Русское слово», 1865. В ст. две главы: о романе «ЕО» и о лирике Пушкина.

Глава 1:

Основной тезис: «Отношения Пушкина к изображаемым явлениям жизни пристрастны, его понятия о потребностях и о нравственных обязанностях человека смутны и неправильны. Весь «Евгений Онегин» – не что иное, как яркий пример самого бессмысленного сущ-ния. Все картины романа нарисованы такими светлыми красками, вся грязь действительной жизни так старательно отодвинута в сторону, что впечатлительный читатель должен вообразить себя счастливым обитателем какой-то Аркадии».

К разбору «Онегина» Белинский приступал с благоговением. Посмотрим, насколько роман оправдывает восторги нашего гениального критика.

Белинский: Евгений Онегин хоть и не гений, но недюжинный человек. Пушкин любит и уважает ЕО. При описании его характера и интересов Пуш. употр. «эластические слова» – непонятно, кто именно такой ЕО, П. недоволен, т.к. нет описания в ключе реализма. Белинский обманулся этими словами («ч е м же охлажден ум Онегина? К а к у ю игру страстей он испытал? Н а ч т о тратил и истратил он жар своего сердца? Ч т о подразумевает он под словом ж и з н ь, когда он говорит себе и другим, что жизнь томит его? Что значит, на языке Пушкина и Онегина, ж и т ь, м ы с л и т ь и ч у в с т в о в а т ь?»).

Писарев последовательно, по главам, начинает разбирать роман Пушкина:

Пуш. воспевает бобровый воротник ЕО. Следом он «воспевает все кушанья того обеда, которым занимается Онегин». П. едок. ЕО летит в театр и начинает чув-ть некое охлаждение к людям, добавляя, что и Дидло ему надоел. П. считает это «иронию на отрицание Дидло» смешной и ненужной.

Потом «Пушкин превращает в поэтические предметы те гребенки, пилочки, ножницы и щетки, которые украшают кабинет» ЕО.

«Введя своего героя в бальную залу, Пушкин весь предается воспоминаниям о ножках и рассказывает с неподражаемым увлечением, как он однажды завидовал волнам, «бегущим бурной чередою с л ю б о в ь ю лечь к ее ногам»». П. вспоминает романс «Ах, зачем я не бревно!» (в нем дама сидит на бревне и поющий сетует на то, что он не это бревно) и проводит аналогию с «неодушевленным предметом», приближающимся к женщине (эти самые волны, которым завидует лирич. герой).

Онегин не был счастлив, т.к. был выше толпы. С этим соглашается Белинский и не соглашается П.: «Эта скука есть не что иное, как простое физиологическое последствие очень беспорядочной жизни». «Отношения Онегина к различным удовольствиям светской дани похожи, как две капли воды, на ваши отношения пудингу. Онегин всем объелся, и его от всего тошнит».

«Если человек, утомленный наслаждением, не умеет даже попасть в школу раздумья и житейской борьбы, то мы тут уже прямо можем сказать, что этот эмбрион никогда не сделается мыслящим существом и, следовательно, никогда не будет иметь законного основания смотреть с презрением на пассивную массу» — о ЕО.

«Отвращение Онегина к упорному труду составляет симптом очень печальный» (по поводу того, ЕО пытается что-то писать, но у него не получается, ему скучно).

ЕО не удовлетворен ни одной книгой, ни одним трудом великих мыслителей, а значит, он глуп и высокомерен. Пушкин, по всей видимости, считает, что «чем человек умнее, тем больше он должен скучать». «По натуре своей Онегин чрезвычайно похож на Фауста, который в романе топит испанские корабли, а в жизни крушит русские зеркала».

Вскоре оказывается, что «Онегин – совсем не «дух отрицанья, дух сомненья», а просто – коварный изменщик и жестокий тиран дамских сердец».

Как только дядя заболевает, ЕО несется к нему – конечно, чтобы получить «презренный метал». Это мелко и гадко, по П.

И снова ЕО скучает. Постоянная скука «доказывает не то, что он слишком много жил, мыслил и чувствовал, а совсем напротив — то, что он вовсе не мыслил, вовсе не умеет мыслить».

«Неотъемлемой собственностью Ленского остаются длинные черные волосы, всегдашняя восторженность речи и пылкость духа с достаточной примесью странности». «Пушкин уверяет, что беседы этих двух мыслителей чрезвычайно разнообразны» и не дает никакой конкретики. Хотя вот «о всевозможных предметах, очень мало относящихся к делу», автор рассуждает много. Скорее всего «Онегин и Ленский были совершенно не способны к серьезным рассуждениям».

Ленский говорит о плечах и груди Ольги. За несколько слов о плечах женщины Базаров был прозван циником, а Ленскому это почему-то сошло с рук.

Дуэль Л. И ЕО – верх «тупоумия» (весь удар состоял в том, что Ольга не пошла танцовать с Л. котильон. А не пошла она по той законной причине, что ее уже заранее пригласил Онегин). ЕО мыслит так: «Я должен убить моего друга, потому что, в противном случае, дураки, которых я презираю, будут шептать и смеяться». Но Пуш. считает, что мир держится «на пружине чести». Белинский оправдывает убийство ЕО Ленского, П. возмущ.

ЕО снова страдает и говорит, что завидует больным и раненым. П. смеется над ним: «Ну, не шут ли он гороховый?»

«Онегин – не что иное, как Митрофанушка Простаков, одетый и причесанный по столичной моде двадцатых годов» .

Татьяна «сразу», с первого посещения ЕО влюбилась в него, а «с первого взгляда люди влюбляются только в глупых романах». И в письме пишет несусветное: ты мне, О., являлся во сне, а значит, ты мне что-то должен. Ответная «речь О. направлена к тому, чтобы еще больше закружить и отуманить бедную голову Татьяны». И вот Т. увядает.

На «ярмарке невест» Т. мечтами «в полях», а на деле выполняет все указания тетушек. Поэтому мечтания Т., по П., — пустые слова. Т. привыкла жить по искусственным правилам, почерпнутым из книжек и не в состоянии что-л. изменить. Она свыклась со своим печальным образом и считает долгом стать женой генерала и при этом «любуется своей неприкосновенностью и твердостью своего характера». При посл. встрече Т. отказывает О. в своем уважении, хотя любит его и любя, отталкивает. «Все эти противоречия доказывают совершенно очевидно, что она ничего не любит, ничего не уважает, ничего не презирает, ни о чем не думает, а просто живет со дня на день, разгоняя свою непроходимую скуку разными крошечными подобиями чувства и мыслей».

«Статьи Белинского о Пушкине сами по себе были чрезвычайно полезны для умственного развития нашего общества; но как восхваления старого кумира принесли свою долю вреда».

Хвала Грибоедову:

Бельтов вместе с Чацким и Рудиным изображают собою мучительное пробуждение русского самосознания. Это люди мысли и горячей любви. Они тоже скучают, но не от умственной праздности, а оттого, что вопросы, давно решенные в их уме, еще не могут быть даже поставлены в действительной жизни. Время их прошло навсегда с той минуты, как сделалось возможным появление Базаровых, Лопуховых и Рахметовых; но мы, новейшие реалисты, чувствуем свое кровное родство с этим отжившим типом; мы узнаем в нем наших предшественников, уважаем и любим в нем наших учителей.

Понятно, почему панегиристы Пушкина молчат о Грибоедове и недолюбливают Гоголя. И Грибоедов и Гоголь стоят гораздо ближе к окружающей нас действительности, чем к мирным и тихим спальням романтиков и филистеров.

Глава 2:

«Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия».

«Пушкин просто великий стилист, усовершенствование русского стиха составляет его единственную заслугу перед лицом русского общества и русской литературы».

«Поэзия Пушкина — не поэзия, а археологический образчик того, что считалось поэзиею в старые годы. Место Пушкина в кабинете антиквария».

«Произведения Пушкина оказываются вернейшим средством притупить здоровый ум и усыпить человеческое чувство». «Если всю эту рифмованную болтовню переложить на простой и ясный прозаический язык, то получится весьма тощий и бледный смысл».

«Тупая чернь, очевидно, требует от поэта плодотворных мыслей; а поэт, неспособный мыслить, дает ей яркое описание мелких ощущений, которые всякому известны».

«В так называемом великом поэте я показал легкомысленного версификатора, опутанного мелкими предрассудками, погруженного в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века».

 

 




infopedia.su

Полемические статьи Писарева “Пушкин и Белинский” 👍

Особое место в литературно-критическом наследии Писарева занимают две его резко полемические статьи, объединенные общим названием “Пушкин и Белинский” (1865). Еще в 1864г. в статье “Реалисты” Писарев сформулировал замысел будущей работы. Одна из самых важных задач современного реализма, писал он, заключается в том, “чтобы русский человек сам принужден был смеяться над своими возвеличенными пигмеями…” “- Вам нравится Пушкин? – Извольте, полюбуйтесь на вашего Пушкина”. Писарев сознательно уходит от принципа историзма в оценке творчества великого поэта.

Он ограничивается лишь вопросом: “Следует ли нам читать Пушкина в настоящую минуту?” и отвечает на него отрицательно.

Причина такого “нигилистического” подхода заключается не только в той. полемике, которая постоянно велась с представителями “чистого искусства”, сделавшими Пушкина своим знаменем. Писарев довел до логического конца те тенденции, которые уже намечались с середины 50-х годов в связи с борьбой “пушкинского” и “гоголевского” направлений в русской литературе.

“Новейшую литературу,- утверждал Писарев,- основал не Пушкин, а Гоголь. Пушкину мы обязаны только нашими милыми лириками, а иод влиянием Гоголя сформировались Тургенев, Писемский, Некрасов, Островский, Достоевский, да, кроме того, произведения Гоголя дали решительный толчок нашей реальной критике”.

Для Писарева Пушкин – наиболее яркий представитель чужой, даже враждебной дворянской культуры, отошедшей в безвозвратное прошлое и вредной для “настоящей минуты”, для нового поколения, характеризуемого именами Рахметова и Базарова.

Ошибочность и предвзятость отношения Писарева к Пушкину очевидны. Но это был суровый урок, оказавшийся важным и для последующих поколений, в которых увлечение “точными науками” порою приводило к пренебрежению художественным опытом, накопленным человечеством.

После закрытия журнала “Русское слово” (1866), в котором постоянно сотрудничал Писарев, критик принимает приглашение Некрасова и с 1868 г. начинает работать в преобразованных “Отечественных записках”, куда перешли почти все участники “Современника”, закрытого в одно время с “Русским словом”.

Вместе с Писаревым в “Отечественных записках” сотрудничала и М. А. Маркович (Марко Вовчок), которую он горячо любил и был неразлучен с нею до конца жизни. Писарев уже давно ценил талант замечательной украинской писательницы. К 1860 г. относится его статья “М ысли по поводу сочинений Марко Вовчок” (опубликована она была значительно позже, после смерти критика) .

Сближение с сотрудниками “Отечественных записок” свидетельствовало о начале нового этапа в деятельности Писарева. В последних его произведениях уже нет тех полемических крайностей, которые были присущи его предыдущим публикациям. Пропаганда естественнонаучных знаний уже не выдвигается на первый план.

От надежд на ведущую роль “мыслящего пролетариата” в историческом процессе Писарев приходит к признанию необходимости участия народных масс в революционной борьбе. Однако поворот Писарева к новым идеям был только намечен. Его работа в журнале “Отечественные записки” продолжалась лишь полгода: летом 1868 г. он утонул.

lit.ukrtvory.ru

Писарев. Белинский и Пушкин. 1864


ТОП 10:

⇐ ПредыдущаяСтр 15 из 21Следующая ⇒

По Писареву, новейшую лит-ру основал Гоголь, а не Пушкин. Под влиянием Гоголя сформировались Тургенев, Некрсов, Островский, Достоевский, он же дал толсок новой реальной критике. Пушкин – яркий представитель чужой дворянской культуры, отошедшей в прошлое. А Белинский высоко оценил Онегина, с этого Писарев начинает критиковать Б-го. «Если бы Белинский дожил до наших времен, то он принужден был бы сознаться, что некоторые художники далеко превзошли великого Пушкина даже в этой удивительной и специально художественной способности». Онегина и Пушкина Писарев разругал в пух и прах: «Онегин остается ничтожнейшим пошляком до самого конца своей истории с Ленским, а Пушкин до самого конца продолжает воспевать его поступки, как грандиозные и трагические события. Благодаря превосходному рассказу нашего поэта читатель видит постоянно не внутреннюю дрянность и мелкость побуждений, а внешнюю красоту и величественность хладнокровного мужества и безукоризненного джентльменства».

Цитата из Белинского (над которой язвит Писарев): «Мы нисколько не оправдываем Онегина, который, как говорит поэт, был должен оказать себя не мячиком предрассуждений, не пылким мальчиком-бойцом, но мужем с честью и умом; но тирания и деспотизм! светских и житейских предрассудков таковы, что требуют для борьбы с собою героев. Подробности дуэли Онегина с Ленским — верх совершенства в художественном отношении» . Писарев: С этими словами Белинского я совершенно согласен; не вижу я только никаких н е о с п о р и м ы х д о с т о и н с т в в Ленском; не понимаю, кому нужна эта девственная чистота, какую она может принести пользу и какими прочными качествами ума и характера она застрахована от грязнящих и развращающих прикосновений действительной жизни. Если из приведенной мною цитаты выбросить в о н н е о с п о р и м ы е достоинства, о б а я т е л ь н о п р е к р а с н о е и д е в с т в е н н у ю ч и с т о т у, то в остатке получится энергический и строгий приговор последовательного реалиста не только над одними романтиками, но и над всеми художниками, оставляющими без внимания горе и нужду современной действительности. Если, по мнению Белинского, несносны, пусты и пошлы те люди, которые стремятся душою в надзвездную сторону мечтаний, то, очевидно, не за что миловать и тех людей, которые стремятся душою в мертвую тишину исторического прошедшего.

Главная причина неосновательного пристрастия Белинского к Татьяне заключается, по моему мнению, в том, что Белинскому приходится защищать как самого Пушкина, так и Татьяну против тупых и пошлых нападений тогдашнего филистерства (обывательская косность и ханжество). В увлечении полемики трудно сохранять постоянно трезвость критического взгляда. Опровергая глупые замечания филистеров, Белинский вдается часто в противоположную крайность.

Комментарий:

 

Чернышевский развивает эстетические взгляды Белинского, теоретически их обосновывает в своей диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» (социально-результативная функция искусства). В «Очерках гоголевского периода рус лит-ры» Чернышевский сосредоточивает внимание на деятельности Белинского, который, по мнению автора цикла, обозначил истинные маршруты прогрессивного развития русской художественной словесности. Залогом литературно общественного прогресса в России Чернышевский вслед за Белинским признает критическое изображение русской жизни, принимая за эталон подобного отношения к действительности творчество Гоголя.

В «Очерках…» Чернышевский решал целый ряд задач. Прежде всего он стремился возродить заветы и принципы критики Белинского, само имя которого вплоть до 1856 года было под цензурным запретом, а наследие замалчивалось или интерпретировалось «эстетической» критикой (в письмах Дружинина, Боткина, Анненкова к Некрасову и И. Панаеву) односторонне, подчас негативно. Замысел отвечал намерению редакции «Современника» «бороться с упадком нашей критики» и «по возможности улучшить» собственный «критический отдел». Следовало, считал Некрасов, возвратиться к прерванной традиции «Отечественных записок» сороковых годов, то есть Белинского: «…какая вера была к журналу, какая живая связь между, им и читателями!» Анализ с демократических и материалистических позиций основных критических систем 20 – 40-х годов (Н. Полевого, О. Сенковского, Н. Надеждина, И. Киреевского, С. Шевырева, В. Белинского) одновременно позволял Чернышевскому определить для читателя собственную позицию в назревающей с исходом «мрачного семилетия» (1848 – 1855) литературной борьбе, а также сформулировать современные задачи и принципы литературной критики.

Рассматривая в первой главе «Очерков…» причины упадка критики Н. Полевого, Чернышевский делал вывод о необходимости для жизнеспособной критики:

· современной философской теории,

· нравственного чувства, разумея под ним гуманистические и патриотические устремления критика,

· ориентации на прогрессивные явления в литературе.

Все эти компоненты органически слились в критике Белинского, важнейшими началами которой были «пламенный патриотизм» и новейшие «научные понятия», то есть материализм Л. Фейербаха и социалистические идеи. Другими капитальными достоинствами критики Белинского Чернышевский считает ееборьбу с романтизмомв литературе и в жизни, быстрый рост от отвлеченно-эстетических критериев к одушевлению «интересами национальной жизни» и суждениям писателей с точки зрения «значения его деятельности для нашего общества».

В «Очерках…» впервые в русской подцензурной печати Белинский был сделан его центральной фигурой. Чернышевский обозначил ту схему творческой эмоции Белинского, которая остается в основе современных представлений о деятельности критика:

· ранний «телескопскнй» период – поиск целостного философского постижения мира и природы искусства;

· закономерная встреча с Гегелем на этом пути,

· период «примирения» с действительностью и выход из него,

· зрелый период творчества, в свою очередь обнаруживший два момента развития – по степени углубления социального мышления.

Вместе с тем для Чернышевского очевидны и те отличия, которые должны появиться у будущей критики по сравнению с критикой Белинского. Вот его определение критики: «Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-нибудь литературного направления. Ее назначений – тужить выражением мнения лучшей части публики и содействовать дальнейшему распространению его в массе». «Лучшая часть публики» – это демократы и идеологи революционного преобразования русского общества. Будущая критика должна непосредственно служить их задачам и целям. Для этого необходимо отрешиться от цеховой замкнутости в кругу профессионалов, выйти на постоянное общение с публикой.

 

Писарев осуждает эстетический идеализм Белинского. Писарев-литератор нашел себя в образе бесстрашно-насмешливого скептика, подвергающего сомнению любые, даже самые авторитетные и популярные учения, эпатирующего читателя нарочитой прямолинейностью и неожиданной парадоксальностью суждений. Современному мыслителю-«реалисту», по мнению Писарева, необходимо преодолеть традиционные, априорные схемы мировосприятия и подвергнуть беспощадному анализу сложившиеся общественные и идеологические программы. При этом единственным критерием их оценки должен служить фактор полезности, понимаемой с естественно-научной, эмпирической точки зрения, в том числе и сквозь призму физиологических потребностей человека.

«Пушкин и Белинский»: рассуждает о вреде, который наносит изящное искусство молодому поколению, отрывая его от проблем реального мира и обращая к бесплодным фантазиям и иллюзиям. Пушкин, посвятивший себя изображению таких никчемных людей, как Онегин, и противопоставляющий себя «трудовому» обществу (черни), представляет собой яркий пример писателя, не обремененного элементарными навыками здравомыслия, и поэтому должен быть исключен современной публикой из круга чтения. Вся художественная литература в целом, по Писареву, не может сравниться по своей значимости с каким-либо современным естественнонаучным открытием.

 

 




infopedia.su

Статья Д.Писарева `Пушкин и Белинский` (фрагмент)


Д.И.Писарев «Пушкин и Белинский»
Ленский и Онегин совершенно ошалели от безделья и от мертвящей скуки. Онегину захотелось взбесить Ленского и таким образом отмстить ему за то, что у Лариных на именины Татьяны собралось много гостей, между тем как Ленский говорил Онегину, что не будет никого из посторонних. Чтобы исполнить свое намерение, Онегин танцует с Ольгой сначала вальс, потом мазурку, потом котильон. Во время танцев он,

Наклонясь, ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал,
И руку жмет — и запылал
В ее лице самолюбивом
Румянец ярче.
(Глава V. Строфа XLIV.)
Но, спрашивается, что же он мог видеть? Что Онегин наклонялся к Ольге и шептал ей что-то, в этом, кажется, нет ничего преступного. Кавалеры обыкновенно говорят с дамами во время танцев, и никто не обязывает их говорить так громко, чтобы каждое слово было слышно во всех концах залы. Пошлого мадригала Ленский не мог ни видеть, ни слышать, потому что он был произнесен шёпотом. Заметить пожатие руки было также невозможно, потому что это движение, мускулов совершенно неуловимо для глаз. Что Ольга улыбалась и краснела — это Ленский, конечно, мог видеть; но, во-первых, во время танцев никто не хмурится; а во-вторых, Ольга могла раскраснеться именно от движения; наконец, если бы даже Ленский мог быть твердо убежден в том, что Онегин говорит Ольге комплименты насчет ее наружности и что Ольга улыбается и краснеет от удовольствия, то и тогда он не имел бы никакого основания сердиться ни на Онегина, ни на Ольгу. В двадцатых годах комплименты были еще в полном ходу, и дамы были еще так наивны, что находили их лестными и приятными. Стало быть, ни Онегин, ни Ольга не позволили себе решительно ничего такого, что выходило бы из уровня принятых обычаев. Но Ленский лезет на стены:

Не в силах Ленский снесть удара;
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет. Пистолетов пара,
Две пули — больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.
(Глава V. Строфа XLV.)
А весь удар состоял в том, что Ольга не пошла танцовать с ним котильон. А не пошла она по той законной причине, что ее уже заранее пригласил Онегин. Легко может быть, что в двадцатых годах действительно существовали такие чудаки, которые принимали подобные события за жестокие удары. Но в таком случае надо будет сознаться, что у романтиков двадцатых годов была в голове своя оригинальная логика, о которой мы в настоящее время не можем составить себе почти никакого понятия. Кроме того, не мешает заметить, что женам этих чувствительных и пламенных романтиков было, по всей вероятности, очень скверно жить на свете.
Трагедия по поводу котильона происходит за неделю с небольшим до срока, назначенного для свадьбы Ленского, который знал и любил свою невесту с самого детства. Если Ленский осмеливается оскорблять бессмысленными подозрениями ту девушку, которую он знает с малых лет, и если эти подозрения могут возникнуть от каждого взгляда, брошенного Ольгою на постороннего мужчину, то, спрашивается, когда же и при каких условиях установятся между мужем и женою разумные отношения, основанные на взаимном доверии? И если о разумном взгляде на женщину не имеет никакого понятия геттингенская душа, читающая Шиллера и поклоняющаяся Канту, то, спрашивается, какая же разница существует между геттингенской душой и душой вятской или симбирской? И что за охота была Пушкину посылать Ленского в туманную Германию за плодами учености и за какими-то вольнолюбивыми мечтами, когда этому Ленскому суждено было только сказать и сделать в романе несколько п

schoolfiles.net

ПисаревПушкин и Белинский

Д. И. Писарев

Пушкин и Белинский (1 гл.)

Евгений Онегин

Д. И. Писарев. Литературно-критические статьи. Избранные

Вступительная статья, комментарии, примечания и редакция Н. Ф.

Бельчикова

Государственное издательство «Художественная литература», М., 1940

OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected]

I

«Онегин, — говорит Белинский, — есть самое задушевное произведение

Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком на

немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такой полнотой,

светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Здесь вся жизнь,

вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое

произведение — значит оценить самого поэта во всем объеме его творческой

деятельности» (Соч. Белинского, т. VIII, стр. 509). Действительно, «Онегин»

серьезнее всех произведений Пушкина; в этом романе поэт становится лицом к

лицу с современной действительностью, старается вдуматься в нее как можно

глубже и, по крайней мере, не истощает своей фантазии в эффектных, но

совершенно бесплодных изображениях младых черкешенок, влюбленных ханов,

высоконравственных цыган и неправдоподобно гнусных изменников, которые

«неведают святыни и не помнят благостыни».

Если творческая деятельность Пушкина дает какие-нибудь ответы на те

вопросы, которые ставит действительная жизнь, то, без сомнения, этих ответов

мы должны искать в «Евгении Онегине». К разбору «Онегина» Белинский

приступал с благоговением и, как он сам сознается, н_е б_е_з

н_е_к_о_т_о_р_о_й р_о_б_о_с_т_и. Об «Онегине» Белинский написал две большие

статьи; он говорит, что «эта поэма имеет для нас, русских, огромное

историческое и общественное значение» и что «в ней Пушкин является

представителем пробудившегося общественного самосознания».

Посмотрим, насколько самый роман оправдывает и объясняет собою все эти

восторги нашего гениального критика. Прежде всего надо решить вопрос: что за

человек сам Евгений Онегин? Белинский определяет Онегина так: «Онегин —

добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не

лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже

не знает, что ему надо, чего ему хочется; но он знает и очень хорошо знает,

что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива

самолюбивая посредственность» (стр. 546, 547). Сам Пушкин относится к своему

герою с уважением и любовью:

Мне нравились его черты,

Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий охлажденный ум.

Я был озлоблен, он — угрюм;

Страстей игру мы знали оба:

Томила жизнь обоих нас;

В обоих сердца жар погас,

Обоих ожидала злоба

Слепой Фортуны и людей

На самом утре наших дней.

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей;

Кто чувствовал, того тревожит

Призрак невозвратимых дней.

Тому уж нет очарований,

Того змия воспоминаний,

Того раскаянье грызет.

Все это часто придает

Большую прелесть разговору.

Если бы Онегин расправился так бойко с одними русскими книгами, то в

словах поэта (можно было бы видеть злую, но справедливую сатиру на нашу

тогдашнюю вялую и ничтожную литературу. Но, к сожалению, мы знаем

доподлинно, из других мест романа, что Онегин умел читать всякие книжки, и

французские, и немецкие (Гердера), и английские (Гиббона и Байрона), и даже

итальянские (Манзони). В его распоряжении находилась вся европейская

литература XVIII века, а он сумел только задернуть полку с книгами траурной

тафтой. Пушкин, повидимому, желал показать, что проницательный ум и

неукротимый дух Онегина ничем не могут удовлетвориться и ищут такого

совершенства, которого даже и на свете не бывает. Но показал он совсем не

то. Он показал одно из двух: или то, что Онегин не умел себе выбрать хороших

книг, или то, что Онегин не умел оценить и полюбить тех мыслителей, с

которыми он познакомился. По всей вероятности, Онегина постигли обе эти

неудачи, то есть и выбор книг был неудовлетворителен, и понимание было из

рук вон плохо. Онегин, вероятно, накупил себе всякой всячины, начал глотать

одну книгу за другой без цели, без системы, без руководящей идеи, почти

ничего не понял, почти ничего не запомнил и бросил, наконец, это бестолковое

чтение, убедивши себя в том, что он превзошел всю человеческую науку, что

все мыслители — дурачье и что всех их надо повесить на одну осину. Это

отрицание, конечно, очень отважно и очень беспощадно, но оно, кроме того,

чрезвычайно смешно и для отрицаемых предметов совершенно безвредно. Когда

человек отрицает решительно все, то это значит, что он не отрицает ровно

ничего и что он даже ничего не знает и не понимает. Если этим легким делом

сплошного отрицания занимается не ребенок, а взрослый человек, то можно даже

смело утверждать, что этот бойкий господин одарен таким неподвижным и

ленивым умом, который никогда не усвоит себе и не поймет ни одной дельной

мысли. Онегин расправляется с книгами так, как он расправился выше с

балетами Дидло и как он в III главе будет расправляться с глупой луной и с

глупым небосклоном. Он произносит резкую фразу, которую доверчивые люди

принимают за смелую мысль. Враждебное столкновение его с_ книгами составляет

в его жизни последнюю попытку отыскать себе труд. После этой попытки Онегин

и Пушкин окончательно убеждаются в том, что для высших натур не существует в

жизни увлекательного труда и что чем человек умнее, тем больше он должен

скучать. Сваливать таким образом всякую вину на роковые законы природы,

конечно, очень удобно и даже лестно для тех людей, которые не привыкли и не

умеют размышлять и которые посредством этого сваливания могут без дальнейших

хлопот перечислить себя из тунеядцев в высшие натуры. У Пушкина особенно

развита эта замашка выдумывать законы природы и ставить эти выдуманные

законы, как границу, за которую не может проникнуть никакое исследование.

Спрашивается, например, отчего люди скучают? На это можно отвечать: оттого,

что они ничего не делают. А отчего они ничего не делают? Оттого, что за них

работают другие люди. А это отчего происходит? На этот вопрос также можно

отыскать ответ, но только, разумеется, тут придется въехать и в историю, и в

политическую экономию, и в физиологию, и в опытную психологию. Но у Пушкина

дело не доходит даже до второго вопроса. У него сию минуту готов закон

природы. Пушкинский Фауст говорит, например, Мефистофелю: «Мне скучно, бес»,

а Мефистофель немедленно объясняет ему, что «таков вам положен предел» и что

«вся тварь разумная скучает». И Фауст доверчиво и даже с некоторым ужасом

выслушивает вздорную болтовню Мефистофеля, а потом для развлечения

приказывает Мефистофелю утопить испанский трехмачтовый корабль, готовый

пристать к берегам Голландии.

Пушкин подружился с Онегиным и признал за ним право презирать людей в

то время, когда Онегин, постигнув суетность науки, задергивал траурной

тафтой полку с книгами. Вслед затем умер отец Онегина, и Евгений предоставил

наследство кредиторам, —

Большой потери в том не видя.

Иль предузнав издалека

Кончину дяди-старика.

Действительно, дядя вскоре занемогает, и

Прочтя печальное посланье,

Евгений тотчас на свиданье

Стремглав по почте поскакал,

И уж заранее зевал,

Приготовляясь, денег ради,

На вздохи, скуку и обман.

О предстоящих занятиях с больным дядей Онегин размышлял так:

Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день, и ночь,

Не отходя ни шагу прочь.

Какое низкое коварство —

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же чорт возьмет тебя!

Все это очень естественно и изложено очень хорошими стихами, но все

это, очевидно, совершенно уравнивает Онегина с самыми презренными людьми

презренной толпы. Из-за чего суетятся, сгибаются в дугу, актерствуют и

подличают самые презренные люди? Из-за чего Молчалин ходит на задних

лапках перед Фамусовым и перед всеми его важными гостями? — Из-за

презренного металла, которым поддерживается бренное существование. А ради

чего Онегин скачет с_т_р_е_м_г_л_а_в п_о п_о_ч_т_е и приготовляется к

хождению на задних лапках перед умирающим родственником? — Д_е_н_е_г

р_а_д_и, отвечает Пушкин со свойственной ему откровенностью. Онегин

унижается перед дядей, Молчалин унижается перед начальником; побудительная

причина у обоих одна и та же. С какой же стати Пушкин дает Онегину право

презирать толпу, в которой молчалинство составляет самую темную и грязную

сторону? Если Онегину необходимо упражняться в презрении, то ему следовало

бы начать с самого себя и даже кончить самим собою, то есть сосредоточить

навсегда все свое презрение на собственной личности и оставить толпу в

покое, потому что даже такой мелкий человек толпы, как Молчалин, все-таки

стоит выше блестящего денди Онегина. Молчалин подличает потому, что в

русской жизни господствует, как остроумно заметил Помяловский, своеобразный

экономический закон, вследствие которого человек, дающий работу, считает

себя благодетелем человека, получающего и выполняющего работу. Очень

немногие отрасли труда освободились от господства этого своеобразного

закона, и, разумеется, то поприще, на котором подвизается Молчалин,

относится к числу неосвободившихся отраслей. Подличая перед Фамусовым,

Молчалин добивается только того, чтобы у него не отняли работы и чтобы ему

платили за эту работу хорошие деньги. Разумна ли и полезна ли сама работа —

за это Молчалин не отвечает, потому что не он ее выдумал. Дело Молчалина —

трудиться, и он действительно трудится, и его начальник, Фамусов, сознается,

что Молчалив — деловой человек. Когда же Онегин подличает перед дядей, тогда

он ждет от дяди не работы и не задельной платы, а даровой подачки, что,

конечно, несравненно унизительнее для человеческого достоинства. Онегину

постыл упорный труд, и вследствие этого каждый человек, способный трудиться,

имеет полное и разумное право смотреть на Онегина с презрением, как на

вечного недоросля в умственном и в нравственном отношениях. Получив

наследство, Онегин улучшает положение мужиков: (Глава I. Строфа LIV.)

И, разумеется, хандра стала бегать за ним, «как тень или верная жена».

Многим — в том числе и Пушкину — эта способность скучать всегда и везде

кажется привилегией сильных умом, не способных удовлетворяться тем, что

составляет счастье обыкновенных людей. Пушкин здесь, как и везде, подметил и

обрисовал самый факт совершенно верно; но, чуть только дело доходит до

объяснения представленного факта, Пушкин тотчас впадает в самые грубые

ошибки. Действительно, человек, подобный Онегину, испорченный до мозга

костей систематической праздностью мысли, должен скучать постоянно;

действительно, такой человек должен кидаться с жадностью на всякую новизну и

должен охладевать к ней, как только успеет в нее вглядеться; все это

совершенно верно, но все это доказывает не то, что он слишком много жил,

мыслил и чувствовал, а совсем напротив — то, что он вовсе не мыслил, вовсе

не умеет мыслить, и что все его чувства были всегда так же мелки и ничтожны,

как чувства остроумного джентльмена, завидующего счастливому бревну, на

которое оперлась чья-то хорошенькая ножка. В области мысли Онегин остался

ребенком, несмотря на то, что он соблазнил многих женщин и прочитал много

книжек. Онегин, как десятилетний ребенок, умеет только воспринимать

впечатления и совсем не умеет их перерабатывать. Оттого он и нуждается в

постоянном притоке свежих впечатлений; пока перед его глазами мелькают новые

картинки, невиданные переливы красок, непривычные комбинации линий и теней,

до тех пор он спокоен, не хмурится и не пищит. Ум его по обыкновению

находится в бездействии; наш герой широко раскрывает глаза и через эти

раскрытые форточки совершенно пассивно втягивает в себя впечатления

окружающего мира; когда декорации быстро переменяются, тогда форточки

работают исправно, и пассивное втягивание впечатлений мешает нашему герою

оставаться наедине с самим собою; когда же передвижение декораций

прекращается и когда вследствие этого бесцельное глазение становится

невозможным, тогда хроническое бездействие ума выдвигается на первый план,

Онегин остается наедине с своей умственной нищетой, и, разумеется, ощущение

этой безнадежной нищеты погружает его в то психическое состояние, которое

называется скукой, тоской или хандрой. Все это нисколько не величественно и

нимало не трогательно. Постоянным собеседником и приятелем Онегина,

скучающего в деревне, становится его молодой сосед,

По имени Владимир Ленский,

С душою прямо геттингенской,

Красавец, в полном цвете лет.

Поклонник Канта и поэт.

Он из Германии туманной

Привез учености плоды:

Вольнолюбивые мечты,

Дух пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри черные до плеч.

(Глава II. Строфа VI.)

Плоды учености этого господина были, по всей вероятности, никуда не

годны, потому что этому господину было «без малого осьмнадцать лет», а между

тем он считал уже свое образование оконченным и помышлял только о том, чтобы

поскорее жениться на Ольге Лариной, наплодить побольше детей и написать

побольше стихотворений о романтических розах и о туманной дали. В чем

заключались геттингенские свойства его души и в чем проявлялось его уважение

к Канту, — это остается для нас вечной тайной. О его вольнолюбивых мечтах мы

также ровно ничего не узнаем, потому что во время своих свиданий с Онегиным

геттингенская душа только и делает, что тянет шампанское да врет эротические

глупости. Неотъемлемой собственностью Ленского остаются, таким образом,

длинные черные волосы, (Глава II. Строфа XVI.)

В этих беседах могли бы обнаружиться и особенности геттингенской души и

охлажденности онегинского ума; в этих беседах могли бы обрисоваться со

всех сторон политические, нравственные и всякие другие убеждения Онегина и

Ленского; но, к сожалению, в романе не представлено ни одной такой беседы, и

вследствие этого мы имеем полное право крепко сомневаться в том, имелись ли

у этих двух праздношатающихся джентльменов какие-нибудь убеждения.

Читатели мои, по всей вероятности, знают и помнят очень хорошо, что

Пушкин в «Евгении Онегине» рассуждает чрезвычайно пространно о всевозможных

предметах, очень мало относящихся к делу; тут и дамские ножки, и сравнение

а_и с б_о_р_д_о, и негодование против альбомов петербургских дам, и

соображения о том, что наше северное лето — карикатура южных зим,

воспоминания о садах лицея и многое множество других вставок и украшений. А

между тем, когда нужно решить действительно важный вопрос, когда надо

показать, что у главных действующих лиц были определенные понятия о жизни и

о междучеловеческих отношениях, тогда наш великий поэт отделывается коротким

и совершенно неопределенным намеком на какие-то разнообразные беседы,

которые будто бы рождали споры и влекли к размышлению. Один такой спор,

очевидно, охарактеризовал бы Онегина несравненно полнее, чем десятки очень

милых, но совершенно ненужных подробностей о том, как он играл на биллиарде

тупым кием, как он садился в ванну со льдом, в котором часу он обедал, и так

далее. Ни одного такого спора мы не видим в романе. И это еще не все. Пушкин

упоминает о разнообразных беседах в строфе XVI II главы, а в XV строфе он

сообщает нам такие подробности, которые, быть может, делают величайшую честь

нежности онегинского сердца, но которые в то же время совершенно уничтожают

возможность серьезных споров, влекущих к размышлению:

Поэта пылкий разговор,

И ум, еще в сужденьях зыбкий,

И вечно вдохновенный взор —

Онегину все было ново;

Он охладительное слово

В устах старался удержать

И думал: глупо мне мешать

Его минутному блаженству —

И без меня пора придет;

Пускай покамест он живет

Да верит мира совершенству.

Какой же дельный спор, какой же серьезный обмен мыслей возможен тогда,

когда один из собеседников постоянно старается воздерживаться от

охладительных слов и когда другой собеседник постоянно пылает, то есть

постоянно нуждается в охлаждении? Если мы пересмотрим те предметы разговора,

которые перечислены Пушкиным в XVI строфе, то мы немедленно убедимся в том,

что споры об этих предметах были совершенно невозможны без охладительных

слов со стороны Онегина. Если эти споры действительно влекли к размышлениям,

то они должны были состоять почти исключительно в том, что Ленский

фантазировал и предавался сладостному оптимизму, а Онегин произносил разные

печальные истины и охладительные слова. В самом деле, что их занимало?

Во-первых — п_л_е_м_е_н м_и_н_у_в_ш_и_х д_о_г_о_в_о_р_ы. Хотя это выражение

очень неудачно и неясно, однако, можно понять, что тут дело идет об

исторических вопросах. Ясное дело, что Ленский, как идеалист и как поэт,

должен был строить в области истории разные красивые и трогательные

теодицеи, а Онегин, как скептик, должен был разрушать эти построения

охладительными аргументами. Если даже мы примем слово д_о_г_о_в_о_р_ы в его

точном и буквальном значении, то и тогда спор вряд ли обойдется без

охладительных слов. Об Анталкидовом мире {2} или о договоре Олега с греками

{3} можно, конечно, рассуждать совершенно безопасно и бесприЛюбопытно заметить, что грациозная мягкость изменяет Онегину именно

тогда, когда она была необходима и когда охладительное слово было не только

очень невежливо, но еще кроме того совершенно бесполезно. Вот каким образом

Онегин рассуждает об Ольге, в которую, как ему известно, давно уже влюблен

Ленский:

В чертах у Ольги жизни нет,

Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:

Кругла, красна лицом она,

Как эта глупая луна

На этом глупом небосклоне.

(Глава III. Строфа V.)

Эта тирада, очевидно, было оказана только для того, чтобы полюбоваться

насмешливой холодностью своего взгляда на природу я на жизнь. Ленскому эта

грубая и бестолковая выходка против Ольги показалась очень неприятной, и,

кроме этой, совершенно бесплодной неприятности, ровно ничего не вышло и не

могло выйти из охладительного слова, произнесенного Онегиным ни к селу, ни к

городу, для услаждения собственного слуха. Впрочем, надо и то сказать, что

Ленский сам напрашивается на подобные дерзости: он лезет к Онегину с такими

конфиденциальными разговорами об Ольге, которые совершенно несовместны с

серьезным уважением любящего мужчины к любимой женщине. Он с бокалом

шампанского анализирует Ольгу с пластической точки зрения, и этому занятию

он предается уже после того, как Онегин сравнил эту Ольгу с глупой луной.

Вот его подлинные слова:

Ах, милый, как похорошели

У Ольги плечи, что за грудь!

Что за душа!

(Глава IV. Строфа XLVIII.)

Когда Базаров сказал своему другу несколько слов о плечах женщины,

которую он видел в первый раз, тогда наша критика и наша публика порешили,

что Базаров — ужасный циник. Но если бы критика и публика потрудились

перечитать «Евгения Онегина», то они увидели бы, что идеалист и романтик

Ленский далеко перещеголял материалиста и эмпирика Базарова. Базаров говорил

о незнакомой женщине, Ленский, напротив того, — о той девушке, в которую он

был влюблен с детства; Базаров говорил только о плечах, а Ленский — о плечах

и о груди. Стало быть, упрек в цинизме относится по всем правам к пламенным

идеалистам двадцатых годов, а не к холодным реалистам нашего времени.

Впрочем, это совершенно естественно, потому что, как нам известно даже из

прописей, праздность есть мать всех пороков, а в деле праздности Базарову,

конечно, мудрено тягаться с Онегиным и с Ленским. Праздность Онегина так

колоссальна, что он даже

дома целый день

Один, в расчеты погруженный,

Тупым кием вооруженный,

На биллиарде в два шара

Играет с самого утра.

(Глава IV. Строфа XL1V.)

При таком бездействии мысли вранье на разные темы составляет, конечно,

одно из лучших украшений жизни.

Чтобы дорисовать личность Ленского, надо разобрать его дуэль с

Онегиным. Тут читатель решительно не знает, кому отдать пальму первенства по

части тупоумия — Онегину или Ленскому. Единственное возможное объяснение

этого нелепейшего случая состоит в том, что оба они, Ленский и Онегин,

совершенно ошалели от безделья и от мертвящей скуки. Онегину захотелось

взбесить Ленского и таким образом отмстить ему за то, что у Лариных на

именины Татьяны собралось много гостей, между тем как Ленский говорил

Онегину, что не будет никого из посторонних. Чтобы исполнить свое намерение,

Онегин танцует с Ольгой сначала вальс, потом мазурку, потом котильон. Во

время танцев он,

Наклонясь, ей шепчет нежА весь удар состоял в том, что Ольга не пошла танцовать с ним котильон.

А не пошла она по той законной причине, что ее уже заранее пригласил Онегин.

Легко может быть, что в двадцатых годах действительно существовали такие

чудаки, которые принимали подобные события за жестокие удары. Но в таком

случае надо будет сознаться, что у романтиков двадцатых годов была в голове

своя оригинальная логика, о которой мы в настоящее время не можем составить

себе почти никакого понятия. Кроме того, не мешает заметить, что женам этих

чувствительных и пламенных романтиков было, по всей вероятности, очень

скверно жить на свете.

Трагедия по поводу котильона происходит за неделю с небольшим до срока,

назначенного для свадьбы Ленского, который знал и любил свою невесту с

самого детства. Если Ленский осмеливается оскорблять бессмысленными

подозрениями ту девушку, которую он знает с малых лет, и если эти подозрения

могут возникнуть от каждого взгляда, брошенного Ольгою на постороннего

мужчину, то, спрашивается, когда же и при каких условиях установятся между

мужем и женою разумные отношения, основанные на взаимном доверии? И если о

разумном взгляде на женщину не имеет никакого понятия геттингенская душа,

читающая Шиллера и поклоняющаяся Канту, то, спрашивается, какая же разница

существует между геттингенской душой и душой вятской или симбирской? И что

за охота была Пушкину посылать Ленского в туманную Германию за плодами

учености и за какими-то вольнолюбивыми мечтами, когда этому Ленскому суждено

было только сказать и сделать в романе несколько плоскостей, которым он мог

бы с величайшим удобством научиться не только в своей деревне, но даже и в

какой-нибудь букеевской {7} орде? Что же касается до длинных волос, которые

Ленский, по свидетельству Пушкина, также привез с собою из туманной

Германии, то мне кажется, что они, при тщательном уходе, могли бы вырасти и

в России.

Приехав домой после измены коварной Ольги, Ленский посылает Онегину:

…Приятный, благородный,

Короткий вызов, иль к_а_р_т_е_л_ь.

К сожалению, Пушкин не представляет нам того письма, которое написал по

этому поводу «поклонник Канта и поэт». У Пушкина сказано только, что

Учтиво, с ясностью холодной

Звал друга Ленский на дуэль.

Но так как вызов надо же чем-нибудь мотивировать, то было бы очень

любопытно посмотреть, каким образом Ленский вывернулся из этой задачи, то

есть каким образом он ухитрился писать к Онегину о небывалом оскорблении.

Впрочем, рыбак рыбака видит издалека. Ленский, вероятно, предчувствовал, что

всякая пошлость непременно найдет себе сочувственный отзыв в душе его

бывшего друга и что, следовательно, в сношениях с этим бывшим другом можно

нарушать совершенно безбоязненно все правила обыкновенной человеческой

логики. Ленский, повидимому, понимал, что Онегин, как светский человек, есть

прежде всего машина, которая при известном прикосновении непременно должна

произвести известное движение, хотя бы это движение при данных условиях было

совершенно бессмысленно и даже крайне неуместно. Разумеется, Онегин вполне

оправдывает надежды своего достойного друга. Получивши «приятный,

благородный, короткий вызов», он, как образованный денди, не требует никаких

дальнейших объяснений и отвечает приятно, благородно, коротко, «что он

в_с_е_г_д_а г_о_т_о_в». Секундант Ленского тотчас уезжает, а Онегин,

«наедине с своей душой» начинает соображать, что эта душа наделала премного

глупостей. Онегин недоволен сам собой. Пушкин говорит:

И поделом: в разборе строгом,

На тайный суд себя призвав,

Он обвинял себя во многом: Онегин остается ничтожнейшим пошляком до самого конца своей истории с

Ленским, а Пушкин до самого конца продолжает воспевать его поступки, как

грандиозные и трагические события. Благодаря превосходному рассказу нашего

поэта читатель видит постоянно не внутреннюю дрянность и мелкость

побуждений, а внешнюю красоту и величественность хладнокровного мужества и

безукоризненного джентльменства.

…Хладнокровно,

Еще не целя, два врага

Походкой твердой, тихо, ровно

Четыре перешли шага,

Четыре смертные ступени.

Свой пистолет тогда Евгений,

Не преставая наступать,

Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов еще ступили

И Ленский, жмуря левый глаз,

Стал также целить, но как раз

Онегин выстрелил… Пробили

Часы урочные: поэт

Роняет молча пистолет.

На грудь кладет тихонько руку

И падает.

(Глава VI. Строфы XXX, XXXI)

Господи, как красиво! Люди переходят т_в_е_р_д_о_ю п_о_х_о_д_к_о_й,

т_и_х_о, р_о_в_н_о четыре шага, ч_е_т_ы_р_е с_м_е_р_т_н_ы_е с_т_у_п_е_н_и.

Два человека без всякой надобности идут на смерть и смотрят ей в глаза, не

обнаруживая ни малейшего волнения. Так это красиво и так это старательно

воспето, что читатель, замирая от ужаса и преклоняясь перед доблестями

храбрых героев, даже не осмелится и не сумеет подумать о том, до какой

степени глупо все это происшествие и до какой степени похожи величественные

героя, соблюдающие твердость и тишину походки, на жалких дрессированных

гладиаторов, тративших всю свою энергию на то, чтобы в предсмертных муках

доставить удовольствие зрителям красивой позитурой тела. А между тем, эти

зрители были злейшими врагами гладиаторов, и если бы гладиаторы направили

свою энергию не на красивые позы, а на тупоумных любителей этих поз, то

studfile.net

Конспект по статье Писарева / Белинского Евгений Онегин??

   В начале критической статьи Белинский признается, что он снекоторой робостью и благоговением приступает к рассмотрению романа «ЕвгенийОнегин». Потому что «в этом произведении весь поэт во всем объеме творческойдеятельности».

         Главная заслуга романа вего народности.  Как говорит критик, «это очень верная картина русскогонарода, ведь Пушкин повернулся от подражательности к самобытности». Это перваяистинно-национальная поэма и заслуга в этом принадлежит большому таланту поэта.Пушкин сумел разгадать «дух русского народа».

         Несомненная гениальностьпоэта в том, что он «взялся писать подобный роман в стихах в такое время, когдана русском языке не было ни одного порядочного романа в прозе». Этим он положилначало новой русской литературе вместе с творением Грибоедова «Горе от ума».

         Второй заслугой романакритик считает «историзм в описаниях того времени, хотя Пушкин не показал здесьни одного исторического лица». Виссарион Григорьевич восторгается «с какоюверностью, как полно и художественно» изобразил Пушкин русское общество, хотя«это первый опыт такого рода». Везде и всюду изображен русский помещик, коим ибыл сам Пушкин. В этом сословии выразился наибольший прогресс общества, и этонаиболее полно выражено в главных героях.

         Онегин — светский человек.За отсутствие скорби по дяде он сразу же был причислен читателями кбезнравственным людям, но Белинский заступается за героя, говоря, что в немпросто нет лицемерия. Это страдающий эгоист, ставший таким по воле рока.

         Татьяна — вторая главнаягероиня романа. Критик оправдывает ее любовь, признавая за девушкой праволюбить, кого она хочет. И если в лице Онегина воспроизведен русский мужчина, тов лице Татьяны — русская женщина, искренняя и благородная. Белинский в этойстатье выступает за равноправие женщин, в то время как общество признает за нейодну обязанность — выйти замуж и рожать детей.

         Белинский в статье,написанной в 1844 году, пророчески подчеркивает, что роман имел большое влияниекак на современную, так и на последующую литературу.  Большая «заслугаПушкина в том, что он вывел из моды чудовищ порока и героев добродетели, рисуявместо них просто людей».

         Самыми лучшими критикпризнает ночной разговор Татьяны с няней, дуэль и конец 6 главы. А последниеглавы (7 и 8) говорят о зрелом таланте автора. Белинский называет их«дивно-прекрасными стихами».

         В конце критической статьиавтор делает вывод, что роман «Евгений Онегин» — это «энциклопедия русскойжизни», после которого «русское общество сделало огромный шаг вперед и стояниена одном месте сделалось невозможным».

Оцени ответ

www.shkolniku.com

Д.И. Писарев об А.С. Пушкине.: makst — LiveJournal

Пушкин и Белинский. 1865 год.

Глава 1. Евгений Онегин.

Пушкин так красиво описывает мелкие чувства, дрянные мысли и пошлые поступки…

На женщину он смотрит исключительно с точки зрения ее миловидности. «Женщины, — говорит он в одном письме, — не имеют характера…»

…«л_ю_б_и_м_о_е д_и_т_я» пушкинской музы должно было действовать на читателей, как усыпительное питье, по милости которого человек забывает о том, что ему необходимо помнить постоянно, и примиряется с тем, против чего он должен бороться неутомимо. Весь «Евгений Онегин» — не что иное, как яркая и блестящая апофеоза самого безотрадного и самого бессмысленного status quo.

Если бы критика и публика… не ставили Пушкина на пьедестал, на который он не имеет ни малейшего права, и не навязывали ему насильно великих задач, которых он вовсе не умеет и не желает ни решать, ни даже задавать себе, — тогда я и не подумал бы возмущать чувствительные сердца русских эстетиков моими непочтительными статьями о произведениях нашего, так называемого, великого поэта.

Глава 2. Лирика Пушкина.

Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия.

Пушкин просто великий стилист и что усовершенствование русского стиха составляет его единственную заслугу перед лицом русского общества и русской литературы…

Если жизнью всякой истинной поэзии сделалось страстное мышление, полное вражды и любви, то, очевидно, поэзия Пушкина — уже не поэзия, а только археологический образчик того, что считалось поэзиею в старые годы. Место Пушкина не на письменном столе современного работника, а в пыльном кабинете антиквария…

Действительно, для тех людей, в которых произведения Пушкина не возбуждают истерической зевоты, — эти произведения оказываются вернейшим средством притупить здоровый ум и усыпить человеческое чувство.

Если всю эту рифмованную болтовню переложить на простой и ясный прозаический язык, то получится… весьма тощий и бледный смысл…

Тупая чернь, очевидно, требует от поэта плодотворных мыслей; а поэт, неспособный мыслить, дает ей яркое описание мелких ощущений, которые всякому известны, всякому понятны и приятны в действительной жизни…

Теперь это дело сделано; в так называемом великом поэте я показал моим читателям легкомысленного версификатора, опутанного мелкими предрассудками, погруженного в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века.

makst.livejournal.com

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *