Почему начало 20 века называют «Серебряный век»

Вероятно, вы неоднократно слышали о таком понятии, как «Серебряный век». Им называют период начала 20-го века, однако говорить о том, что данное название касается непосредственно всей истории начала этого столетия, будет неверно. И ниже мы разберемся, почему начала 20 века называют Серебряным веком.

Что называют «Серебряным веком»

Люди, любящие литературу и поэзию, наверняка знают, что было такое время, как «Золотой век». К этой эпохе отнесли время деятельности таких талантливых людей, как, например, А.С. Пушкин. Но время шло, художники и поэты уходили из жизни, а Золотой век катился к своему закату.

К счастью, талантливые люди всегда были и появлялись на территории России. И 20-ый век не стал тому исключением. Начало столетия ознаменовалось множеством новых и свежих имен, которые отличались своими умениями, навыками, светлыми умами.

Почему начало 20 века назвали «Серебряным веком»

По причине появления такого большого количества талантливых людей, стало очевидно, что начался новый век для развития литературы, искусства. Разумеется, «Золотая эпоха» уже была завершена, и отнести современную историю к ней уже было бы некорректно. Поэтому этот период расцвета духовной культуры получил иное, но весьма похожее название. Так начало 20 века и стало называться Серебряным веком.

Хронологические рамки «Серебряного века»

Разумеется, необходимо отметить, что именно называют Серебряным веком, чтобы понимать, какова хронология данного этапа в истории расцвета отечественной духовной культуры.

Начало истории этого века было положено в 90-ых годах девятнадцатого века. И последующие 25-30 лет, которые тянулись до двадцатых годов 20-го века, стали историей, которую поклонники прекрасного, любители литературы и искусства, сегодня знают, как «Серебряный век».

«Серебряный век» в фамилиях

И чтобы понимать, каких людей истории подарил Серебряный век, необходимо отметить некоторые фамилии, которые сегодня знакомы, пожалуй, каждому из нас, даже если он не является большим поклонником литературы и культуры.

Эта эпоха подарила нам таких людей, как:

• Анна Ахматова;
• Борис Пастернак;
• Игорь Северянин;
• Александр Блок;
• Марина Цветаева.

И самое прекрасное то, что продолжать этот список можно достаточно долго. Однако его продолжение вы можете узнать и сами. Как и ознакомиться с творчеством всех этих людей. Главное, что теперь вы знаете, почему Серебряный век так называется.

Понравился материал? Поставь оценку и поделись в соцсетях чтобы и друзья были в курсе.Остались вопросы? Задайте их в комментариях.

Загрузка…

Почему Серебряный век так назван 🚩 Гуманитарные науки

Серебряный век чаще всего ассоциируется именно с поэзией этого времени. В памяти всплывают такие имена, как А. А. Фет, Ф. И. Тютчев, А. А. Блок и др.

Серебряный век стал мощным контрастом с предшествующим и, тем более, с наступившим вслед за ним временем. Идеология народников, фактически задвинувшая искусство на второй план и выдвинувшая вперед общественно-политическую деятельность, «подчинив» каждого человека обществу, стала главной предпосылкой к свершению перемен. И они нашли свое отражение в деятельности символистов, которые превозносили индивидуальное начало, формировали эстетический вкус общества.

Развитие искусства началось мощной волной, прокатившейся по всей России. Этот век ознаменовался огромным количеством культурных событий: бурно развивалась театральная жизнь, происходило знакомство с отечественной и зарубежной музыкой, повсеместно организовывались художественные выставки, огромное количество поэтов и писателей проповедовало появление новой эстетики, новых идеалов.

Точную дату, как и точное место зарождения этой великой эпохи, определить невозможно. Она возникла повсеместно, благодаря одновременной деятельности огромного числа людей, не подозревавших о существовании друг друга. Многие исследователи связывают начало серебряного века с выходом первого номера журнала «Мир искусства», когда новая эстетика уже оформилась в сознании людей.

Большинство ученых сходятся на том, что окончание века приходит с началом Гражданской войны, т.е. в 1917 году. И, несмотря на то, что отдельные фигуры великой эпохи, такие как Гумилев, Блок еще продолжали жить и дарить миру свое творчество, сам «Серебряный век» уже канул в лету.

Кто-то считает, что название данного периода дано по аналогии с золотым веком нашей культуры, протекавшим в более ранние сроки (XIX век).

Серебряный век — век контрастов. Каждый человек, живший в то время, ждал перемен. Только для одних эти перемены представлялись в виде светлого, безоблачного будущего, а для других – непроглядной темноты. Такими же противоречиями пропитано все творчество великой эпохи. Возможно, именно поэтому столь короткий промежуток времени подарил миру такое огромное количество культурных шедевров.

Испокон веков о грядущих переменах людей оповещали звучанием колокола. И так кстати А. Белый в своих стихах произнес: «…Ударил серебряный колокол…». А позже Н. Бердяев назвал данный век, век перемен и предчувствий, серебряным. Однако точное авторство данного термина до сих пор не установлено. Наряду с известным философом Н. Бердяевым на него претендовал и С. Маковский и Н. Оцуп.

Для серебряного века России характерно повышение общей грамотности населения, появление хорошо осведомленных и просвещенных любителей культуры и искусства, стало возможным выделение достаточно широкого слоя образованных людей.

В повсеместный обиход выражение «серебряный век» вошло после опубликования сборника Анны Ахматовой «Бег времени». В нем были следующие строки: «…И серебряный месяц ярко над серебряным веком стыл…». Произошло это аж в 1965 году.

Кто придумал термин «серебряный век» • Arzamas

Кто первым начал говорить про «серебряный век», почему современникам этот термин был так противен и когда он окончательно стал общим местом — Arzamas пересказывает ключевые положения работы Омри Ронена «Серебряный век как умысел и вымысел»

Подготовил Михаил Трунин

Применяемое к рубежу XIX–XX столетий понятие «серебряный век» — одно из основополагающих для описания истории русской культуры. Сегодня ни у кого не может возникнуть сомнений в положительной (можно даже сказать «благородной», как само серебро) окраске этого словосочетания — противопоставленного, кстати, таким «упадническим» характеристикам того же исторического периода в западной культуре, как fin de siècle («конец века») или «конец прекрасной эпохи». Количество книг, статей, антологий и хрестоматий, где «серебряный век» фигурирует в качестве устоявшегося определения, просто не поддается подсчету. Тем не менее и появление словосочетания, и то, какое значение в него вкладывали современники, составляет даже не проблему, а целую детективную историю.

Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе. Картина Ильи Репина. 1911 год © Wikimedia Commons

Каждому времени — свой металл

Начать стоит издалека, а именно с двух значимых примеров, когда эпохе приписываются свойства металлов. И здесь стоит назвать античных классиков (прежде всего Гесиода и Овидия), с одной стороны, и друга и соредактора Пушкина по «Современнику» Петра Александровича Плетнева, с другой.

Первые представляли себе историю человечества как смену различных людских родов (у Гесиода, например, — золотого, серебряного, медного, героического и железного; Овидий впоследствии откажется от века героев и предпочтет классификацию только «по металлам»), поочередно создававшихся богами и со временем исчезавших с лица земли.

Критику Петру Александровичу Плетневу принадлежит первое именование эпохи Жуковского, Батюшкова, Пушкина и Баратынского «золотым веком» русской поэзии. Определение было быстро воспринято современниками и уже к середине XIX века стало общим местом. В этом смысле именование следующего большого всплеска поэтической (и не только) культуры веком «серебряным» есть не что иное, как уничижение: серебро — металл куда менее благородный, чем золото.

Так становится понятным, почему ученым-гуманитариям, вышедшим из культурного котла рубежа столетий, словосочетание «серебряный век» глубоко претило. Таковыми были критик и переводчик Глеб Петрович Струве (1898–1985), лингвист Роман Осипович Якобсон (1896–1982) и историк литературы Николай Иванович Харджиев (1903–1996). Все трое говорили о «серебряном веке» со значительным раздражением, прямо называя такое наименование ошибочным и неправильным. Беседы со Струве и лекции Якобсона в Гарварде вдохновили Омри Ронена (1937–2012) на исследование, где в увлекательной (почти детективной) форме рассматриваются источники и причины роста популярности термина «серебряный век». Настоящая заметка претендует лишь на то, чтобы быть популярным пересказом работы замечательного ученого-эрудита «Серебряный век как умысел и вымысел».

Бердяев и ошибка мемуариста

Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890–1939), один из влиятельных критиков русского зарубежья и автор одной из лучших «Историй русской литературы», окружающее его культурное изобилие предпочитал именовать «вторым золотым веком». Веком же «серебряным», в соответствии с иерархией драгоценных металлов, Мирский называл эпоху Фета, Некрасова и Алексея Толстого, и здесь он совпадал с философами Владимиром Соловьевым и Василием Розановым, отводившими для «серебряного века» период приблизительно с 1841 по 1881 годы.

Николай Бердяев © Wikimedia Commons

Еще важнее указать на то, что Николай Александрович Бердяев (1874–1948), которому традиционно приписывается авторство термина «серебряный век» применительно к рубежу XIX–XX веков, на самом деле представлял себе культурное развитие примерно так же, как его коллеги по философскому цеху. Пушкинскую эпоху Бердяев по устоявшейся традиции именовал золотым веком, а начало ХХ столетия с его мощным творческим подъемом — русским культурным (но отнюдь не религиозным) ренессансом. Характерно, что словосочетание «серебряный век» не встречается ни в одном бердяевском тексте. В приписывании же Бердяеву сомнительной славы первооткрывателя термина виноваты несколько строк из мемуаров поэта и критика Сергея Маковского «На Парнасе Серебряного века», опубликованных в 1962 году:

«Томление духа, стремление к „запредельному“ пронизало наш век, „Серебряный век“ (так называл его Бердяев, противополагая пушкинскому — „Золотому“), отчасти под влиянием Запада».

Загадочный Глеб Марев и появление термина 

Первым же литератором, творившим на рубеже столетий и объявившим собственную эпоху «серебряным веком», был загадочный Глеб Марев (о нем неизвестно почти ничего, поэтому не исключено, что имя было псевдонимом). В 1913 году под его именем вышла брошюра «Вседурь. Рукавица современью», в состав которой был включен манифест «Конечного Века Поези». Именно там содержится формулировка металлургических метаморфоз русской литературы: «Пушкин — золото; символизм — серебро; современье — тускломедная Вседурь».

Р. В. Иванов-Разумник с детьми: сыном Львом и дочерью Ириной. 1910-е годы © Российская национальная библиотека

Если принять во внимание вполне вероятный пародийный характер сочинения Марева, становится понятным контекст, в котором первоначально словосочетание «серебряный век» употреблялось для описания современной для литераторов эпохи. Именно в полемическом ключе выступал философ и публицист Разумник Васильевич Иванов-Разумник (1878–1946), в статье 1925 года «Взгляд и нечто» ядовито издеваясь (под грибоедовским псевдонимом Ипполит Удушьев) над Замятиным, «Серапионовыми братьями»  

«Серапионовы братья» — объединение молодых прозаиков, поэтов и критиков, возникшее в Петрограде 1 февраля 1921 года. Членами объединения были Лев Лунц, Илья Груздев, Михаил Зощенко, Вениамин Каверин, Николай Никитин, Михаил Слонимский, Елизавета Полонская, Константин Федин, Николай Тихонов, Всеволод Иванов. , акмеистами и даже формалистами. Второй период русского модернизма, расцвет которого пришелся на 1920-е годы, Иванов-Разумник презрительно окрестил «серебряным веком», предрекая дальнейший закат русской культуры: 

«…что же ждет нас дальше? Кончилась русская литература? Беспросветная ночь впереди, царство серебряное, потом медное, потом железное?»

Четырьмя годами позже, в 1929-м, поэт и критик Владимир Пяст (Владимир Алексеевич Пестовский, 1886–1940) в предисловии к своим воспоминаниям «Встречи» заговорил о «серебряном веке» современной ему поэзии всерьез (не исключено, что он делал это в порядке спора с Ивановым-Разумником) — хотя весьма ненастойчиво и осмотрительно:

«Мы далеки от претензии сравнивать наших сверстников, „восьмидесятников“ по рождению, с представителями какого-нибудь „Серебряного века“ русского, скажем, „модернизма“. Однако в середине восьмидесятых годов явилось на свет довольно значительное число людей, призванных „служить музам“».

«Золотой» и «серебряный» века Пяст находил и в классической русской литературе — на современную же ему культуру он пытался спроецировать ту же двухступенчатую схему, говоря о разных поколениях литераторов.

Серебряный век становится больше

Журнал «Числа» © imwerden.de

Расширение объема понятия «серебряный век» принадлежит критикам русской эмиграции. Первым распространил термин, применив к описанию всей предрево­люци­онной эпохи модернизма в России, Николай Авдеевич Оцуп (1894–1958). Изначально он лишь повторил известные мысли Пяста в статье 1933 года, озаглавленной «Серебряный век русской поэзии» и опубликованной в популярном парижском эмигрантском журнале «Числа». Оцуп, никак не упоминая Пяста, фактически позаимствовал у последнего идею двух веков русского модернизма, однако выкинул из XX столетия «золотой век». Вот харак­терный пример рассуждений Оцупа:

«Запоздавшая в своем развитии Россия силой целого ряда исторических причин была вынуждена в короткий срок осуществить то, что в Европе делалось в течение нескольких столетий. Неподражаемый подъем „золотого века“ отчасти этим и объясним. Но и то, что мы назвали „веком серебряным“, по силе и энергии, а также по обилию удиви­тель­ных созданий, почти не имеет аналогии на Западе: это как бы стиснутые в три десятилетия явления, занявшие, например, во Франции весь девятнадцатый и начало двадцатого века». 

Именно эта компилятивная статья ввела выражение «серебряный век» в лексикон русской литературной эмиграции.

Одним из первых указанное словосочетание подхватил известный парижский критик Владимир Васильевич Вейдле (1895–1979), писавший в опубликованной в 1937 году статье «Три России»:

«Самое поразительное в новейшей истории России — это что оказался возможным тот серебряный век русской культуры, который предшест­вовал ее революционному крушению». 

Участники студии «Звучащая раковина». Фотография Моисея Наппельбаума. 1921 годСлева — Фредерика и Ида Наппельбаум, в центре — Николай Гумилев, справа — Вера Лурье и Константин Вагинов, внизу — Георгий Иванов и Ирина Одоевцева. © Литературный Крым / vk.com

Тут новый термин для эпохи как раз начинает применяться уже как нечто очевидное, хотя это и не означает, что именно с 1937 года идея «серебряного века» уже стала всеобщим достоянием: болезненно ревнивый Оцуп в переработанный вариант своей статьи, увидевшей свет уже после смерти критика, специально добавил слова о том, что именно ему первому принадлежит наименование «для характеристики модернистской русской литературы». И здесь появляется резонный вопрос: а что же сами «фигуранты» эпохи «серебряного века» думали о себе? Как же определяли себя сами поэты, эту эпоху представлявшие? Например, Осип Мандельштам к эпохе русского модернизма применял известный термин «Sturm und Drang» («Буря и натиск»).

Словосочетание «серебряный век» в применении к началу XX столетия встречается только у двух крупных поэтов (а точнее, поэтесс). В статье Марины Цветаевой «Черт», напечатанной в 1935 году в ведущем парижском эмигрантском журнале «Современные записки», при публикации были изъяты следующие строки (впоследствии они были восстановлены исследователями): «Не надо бы — при детях, либо, тогда уж, не надо бы нам, детям серебряного времени, про тридцать сребреников».

Из этого пассажа следует, что Цветаева, во-первых, была знакома с наименованием «серебряный век»; во-вторых, воспринимала его с достаточной долей иронии (не исключено, что эти слова были реакцией на приведенные выше рассуждения Оцупа 1933 года). Наконец, пожалуй, наиболее известны строки из «Поэмы без героя» Анны Ахматовой:

На Галерной темнела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка,
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.

Понимание этих строк невозможно без обращения к более широкому контексту творчества поэта, однако не приходится сомневаться, что «серебряный век» у Ахматовой — не определение эпохи, а расхожая цитата, несущая собственную функцию в художественном тексте. Для автора «Поэмы без героя», посвященной подведению итогов, наименование «серебряный век» — не характеристика эпохи, а одно из ее наименований (явно не бесспорных), данных литературными критиками и другими культурными деятелями.

Тем не менее обсуждаемое словосочетание довольно быстро утратило свой первоначальный смысл и стало употребляться как классификационный термин. Михаил Леонович Гаспаров писал в предисловии к поэтической антологии рубежа веков: «Поэтика „серебряного века“, о которой идет речь, — это прежде всего поэтика русского модернизма. Так принято называть три поэтических направления, объявивших о своем существовании между 1890 и 1917 годами…» Так определение быстро закрепилось и было принято на веру и читателями, и исследователями (не исключено, что за неимением лучшего) и распростра­ни­лось на живопись, скульптуру, архитектуру и прочие области культуры.  

Серебряный век

О стилях и судьбе русской поэзии

В русской поэзии было два календарных века – с конца восемнадцатого до конца двадцатого. Она началась с Тредиаковского и его од в стиле Джона Драйдена, закончилась Иосифом Бродским и его одами в стиле Джона Донна. О первом мы ещё обязательно поговорим, потому что человек фактически писал до возникновения нормального русского языка. Что же касается второго – как—то раз в день его рождения мы написали небольшой очерк, в комментариях к которому нам начали доказывать, что поэт еврейский, хронологически не последний, а также советский/американский, и поэтому не исконно русский. Всё, что можно сказать на тему Бродского, мы либо уже сказали, либо ещё скажем. Сегодня же поинтересуемся тем, откуда вырос феномен русского поэта посреди советской послевоенной пустыни, а также тем, почему он вырос в одиночестве.

Начнём с конца. Бродский родился в 1940 году, в это время из заметных представителей серебряного века жив был только Хармс, который, впрочем, прославился не поэтической деятельностью, а своеобразной прозой, да и жить ему оставалось недолго. Живы были также Ахматова и Цветаева. А за десять лет до рождения Бродского умер Маяковский, и дата его смерти часто считается закрытием серебряного века. Итак, почему серебряный век закрыли?

Наверное, самый узнаваемый символ эпохи

Причины очень просты и известны – усилился идеологический контроль над литературой и публицистикой. Это было даже не убийство Гумилёва во время Гражданской войны, когда отстреливать монархистов было обычным делом. К началу тридцатых годов отчётливо запахло индустриализацией, народ надо было мобилизовать, коллективизировать, заставить забыть о футуризме и прочих радостях НЭПа. Первая волна трудовых коллективов отправилась строить Беломорканал примерно во время смерти Маяковского, вторая волна унесла, например, Мандельштама, место захоронения которого до сих пор неизвестно. Кроме физического уничтожения неудобных деятелей литературы, режим препятствовал появлению новых, запугивая население, закручивая гайки цензуры и продвигая концепцию печально известного соцреализма.

Серебряный век закончился хирургически. Это было похоже на ампутацию – старая отмирающая школа была ликвидирована, а её место зачищено. Возникновение даже одного большого поэта в стране «союза писателей» – это уже чудо. Да, конечно, некоторые представители серебряного века остались живы даже после репрессий конца сороковых, но они далеко ушли из поэтической деятельности. История это периода в русской поэзии тем самым напоминает Ренессансную трагедию, в которой главный герой сам копает себе могилу, сближаясь с абсолютным злом, в конце непременно устраивающим Варфоломеевскую ночь.

«Ревельский цех поэтов», отблески русского серебряного века в эмиграции

Почему? Потому, что в какой—то момент цвет русской поэзии стал работать в советской парадигме. Одно из поздних проявлений серебряного века – футуризм – вообще был взят большевиками на вооружение для создания собственной эстетики. Футуризм как будто направлен в будущее, его объявляли построением поэзии грядущего века, футуристы анархически экспериментировали с формой и «выходили за рамки». Большевикам это подходило, они как раз выстраивали свой «новый мир». Занять нишу кубизма выглядело очень умным ходом, поэтому кубофутуристов целиком употребили на нужды очага мировой революции. Маяковский успешно наступил на горло собственной песне, отойдя от классической лирики в неклассической форме в сторону пролетарской поэзии о советской власти и коммунальной квартире. Романтическая идея революции, яркий красный цвет её флагов и кожаные куртки суровых комиссаров превосходно укладывались в «левофланговость» большинства футуристов. Некоторые из них послужили революции не только чтением стихов со сцены, но и строительством каналов, участием в лесозаготовках и заселением Бутырской тюрьмы.

Однако, не только футуристы остались после революции в России. Да и не у всех была возможность уехать, например, на философском пароходе. Или, тем более, в 1917 году, как Набоков. Сотрудничество с советской властью в бытовых вопросах (не вступать в русскую армию, не агитировать за контрреволюцию, не призывать к восстановлению монархии) вовсе не означало сотрудничество с ней в литературной сфере. Некоторые из поэтов так и не стали посвящать своё творчество новой власти. К сожалению, нельзя сказать того же самого о новокрестьянской поэзии – представители этого стиля охотно подпевали футуристам, при этом создавая нечто противоположное железному кубизму. Новокрестьянские поэты работали с эстетикой лубка, простоватого «русского модерна». Это был первый в истории русской культуры образец низового искусства, причём низового концептуально, а не только по происхождению своих деятелей (в первую очередь, Есенина и Клюева). На рубеже веков происходило так называемое «возрождение» низового русского стиля, и не в одной поэзии – архитектура и живопись также участвовали в процессе. На деле речь шла скорее о создании пласта лубочных коннотаций, при этом стиль творчества отличался от футуристического гладкостью и простотой. Как уже говорилось, этническая русская семантика не помешала известным новокрестьянским поэтам встроиться в советский литературный истеблишмент, и конец большинства из них был трагичным.

Неорусский стиль

Пост—революционный период был излётом серебряного века, многие литературоведы даже связывают его конец с убийством Гумилёва и смертью Блока в 1921 году. Раньше точно нельзя – без «Скифов» и «Двенадцати» никакой век не может быть серебряным. Блок и Гумилёв представляли символизм и акмеизм соответственно. Два этих течения составляют лицо периода, они вытащили начало двадцатого века в русской поэзии на пьедестал, пусть и не обойдя лермонтовскую вспышку века золотого.

Акмеизм возник из символизма, противопоставив себя ему. Акмеизм в этом смысле реакционен, но в то же время сопровождает эволюцию к естественному реализму, точности и умеренной образности. Искусство акмеизм отождествляет с преобразованием мира, однако мира самоценного, мира как множества прекрасных вещей. Соответственно, искусство не подчинено какой-либо цели (политической или социальной), а украшает и упорядочивает мир. В собственно поэзии это означает, среди прочего, и точность форм, то есть предпосылки к реализму, не противоречащему классической концепции стихотворного текста. Акмеизм, как и футуризм с новокрестьянским стилем, отлично подходит для создания эстетики, но эта эстетика гораздо более широка. Она не привязана к конкретному набору образов, потому что её парадигма охватывает весь идеализированный мир. В этом смысле акмеизм, несмотря на компактность описываемых объектов [это больше правило хорошего тона акмеиста – прим. ред.], неизмеримо менее локален, чем футуризм.

Типичный представитель, а в некоторых источниках и основатель акмеизма, Николай Гумилёв, во время Первой Мировой войны вступил в Императорскую армию добровольцем, был награждён Крестом. После революции остался в России, работал в Петрограде, и в 1921 году за «участие в контрреволюционной организации» расстрелян, предположительно, на Лисьем носу. В том же году в Петрограде умер Александр Блок. Его судьба отличалась от судьбы Гумилёва – он сотрудничал с советской властью и много для неё работал. Тем не менее, также был помещён под арест, разочаровавшись в новом режиме. Уже в первые послереволюционные годы он предсказал скорый конец серебряного века:

“Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мы задыхаемся, мы задохнёмся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!”

Блоку принадлежит поэма «Двенадцать», в которой он ёмко проиллюстрировал смерть России. Поначалу захватившая его эстетика «пожара революции» должна была, по образу и подобию футуристов, превратить Блока в анархо—кубиста, и некоторые склонны этим объяснять неклассический слог поэмы. Однако, нам представляется, что это просто символ, при этом крайне точный и понятный. Блок принадлежал к символистам, причём не к первому их поколению. Мы в этом очерке последовательно идём от конца к началу, поэтому и русский символизм будем описывать с завершения. Самому явлению свойственна крайняя аллегоричность, собственно, название здесь говорит само за себя. Метафоры как основной инструмент выражают некую философскую концепцию, единой формулировки которой, увы, не найти, но суть лежит в недостаточности точных средств выразительности для полного описания мира.

Александр Блок

Очевидно, такой подход к поэзии должен был породить реакционный реализм – акмеизм в случае русской поэзии, детальный пейзаж в случае европейской прозы. Французский символизм в своё время привёл к возникновению феномена Марселя Пруста – описания экзистенциальной проблематики классическими инструментами реализма. Джеймс Джойс, конвертируя аллегоричность во множественные отсылки к другим авторам, пришёл к Одиссее Леопольда Блума. Русский символизм привёл Константина Бальмонта к голодному бегству в Париж после революции, для которой он сам немало сделал за свою жизнь.

С точки зрения же начала пути символизм теряется в кризисе восприятия литературы, начавшемся в Европе в конце XIX века. Эстетика здесь, противоположно случаю акмеизма, была возведена в абсолют. Мир не обладает, согласно воззрениям символистов, самоценностью, и нуждается в усовершенствовании, в самодостаточной метафоре. Формализм должен быть конвертирован в управляемую аллегорию, а она управляема уже по принадлежности создателю. Вот такими создателями и видели себя символисты, не брезгуя ни экспериментами с формой, ни традиционностью содержания.

Символизм начинался в тёмных, хотя и освещённых слабым светом золотого века, временах русской поэзии Тютчева и Фета. Он возникал как кризисное явление, то есть органично и закономерно; развёрнутый им серебряный век не только продолжил и развил русскую поэзию, но и привёл её к нелогичному концу. Трагедия России, смерть русской культуры на пожарище революции, превратила временную ось поэзии в обрубок. Одна из главных потерь серебряного века – то, что мы не увидели его продолжения. Одинокий в своей категории Набоков – уникальный способ увидеть русский роман зрелого периода культуры, интербеллума или позже. Так же и Бродский, единственный всход на пепелище, даёт одностороннее представление о том, какой могла быть русская поэзия двадцатого века.

Что мы думаем о серебряном веке? Серебряный век – это блистательная трагедия. Он, как ничто, обогатил русскую литературу, сопровождая саму Россию на эшафот. Наша культура – глубоко письменная, слова на бумаге всегда стоят в центре русского выражения. Мы не блистали в живописи, да и сейчас визуальная эстетика у нас не просто не создана, но даже с трудом перенимается у западных пионеров. А поэзия – это область, где русское искусство может создать действительно экспортный продукт, даже глядя в мёрзлую яму братской могилы на Дальнем востоке или в болота Лисьего носа. Поэтому те, кто говорят «серебряный век – всё, что у нас есть», не так уж и неправы.

Алексей И. Осколков

Почему нам близок серебряный век. Серебряный век русской поэзии

Серебряный век чаще всего ассоциируется именно с поэзией этого времени. В памяти всплывают такие имена, как А. А. Фет, Ф. И. Тютчев, А. А. Блок и др.

Серебряный век стал мощным контрастом с предшествующим и, тем более, с наступившим вслед за ним временем. Идеология народников, фактически задвинувшая искусство на второй план и выдвинувшая вперед общественно-политическую деятельность, «подчинив» каждого человека обществу, стала главной предпосылкой к свершению перемен. И они нашли свое отражение в деятельности символистов, которые превозносили индивидуальное начало, формировали эстетический вкус общества.

Развитие искусства началось мощной волной, прокатившейся по всей России. Этот век ознаменовался огромным количеством культурных событий: бурно жизнь, происходило знакомство с отечественной и зарубежной музыкой, повсеместно организовывались художественные выставки, огромное количество поэтов и проповедовало появление новой эстетики, новых идеалов.

Точную дату, как и точное место зарождения этой эпохи, определить невозможно. Она возникла повсеместно, благодаря одновременной деятельности огромного числа людей, не подозревавших о существовании друг друга. Многие исследователи связывают начало серебряного века с выходом первого номера журнала «Мир искусства», когда новая эстетика уже оформилась в сознании людей.

Большинство ученых сходятся на том, что окончание века приходит с началом Гражданской , т.е. в 1917 году. И, несмотря на то, что отдельные фигуры великой эпохи, такие как Гумилев, Блок еще жить и миру свое творчество, сам «Серебряный век» уже канул в лету.

Кто-то считает, что название данного периода дано по аналогии с золотым веком нашей культуры, протекавшим в более ранние сроки (XIX век).

Серебряный век — век контрастов. Каждый человек, живший в то время, ждал перемен. Только для одних эти перемены представлялись в виде светлого, безоблачного будущего, а для других – непроглядной темноты. Такими же противоречиями пропитано все творчество великой эпохи. Возможно, именно поэтому столь короткий промежуток времени подарил миру огромное количество культурных шедевров.

Испокон веков о грядущих переменах людей оповещали звучанием колокола. И так кстати А. Белый в своих стихах произнес: «…Ударил колокол…». А позже Н. Бердяев назвал данный век, век перемен и , серебряным. Однако точное авторство данного термина до сих пор не установлено. Наряду с известным философом Н. Бердяевым на него претендовал и С. Маковский и Н. Оцуп.

Для серебряного века России характерно повышение общей грамотности населения, появление хорошо осведомленных и просвещенных любителей культуры и искусства, стало возможным выделение достаточно широкого слоя образованных людей.

В повсеместный обиход выражение «серебряный век» вошло после опубликования сборника Анны Ахматовой «Бег времени». В нем были следующие строки: «…И серебряный месяц ярко над серебряным веком стыл…». Произошло это аж в 1965 году.

). Сюда же включают и авторов русского зарубежья, чье творчество также рассматривают в русле модернизма (см. ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ). Есть и другой подход, стремящийся рассматривать всю порубежную эпоху как единое целое, в сложной взаимосвязи не только разных литературных направлений, но и всех явлений культурной жизни этого периода (искусства, философии, религиозных и политических течений). Такое представление о «серебряном веке» распространено в последние десятилетия как в западной, так и в отечественной науке.

Границы обозначаемого периода определяются разными исследователями по-разному. Начало «серебряного века» большинство ученых датируют 1890-ми, некоторые – 1880-ми. Расхождения по поводу его конечной границы велики (от 1913–1915 до середины 20 в.). Однако постепенно утверждается точка зрения, что «серебряный век» подошел к концу в начале 1920-х.

В современном употреблении выражение «серебряный век» или не имеет оценочного характера, или несет налет поэтизации (серебро как благородный металл, лунное серебро, особая одухотворенность). Первоначальное употребление термина было скорее негативным, т.к. серебряный век, наступающий после золотого, подразумевает спад, деградацию, декаданс. Это представление восходит к античности, к Гесиоду и Овидию , выстраивавшим циклы человеческой истории в соответствии со сменой поколений богов (при титане Кроне-Сатурне был золотой век, при его сыне Зевсе-Юпитере наступил серебряный). Метафора «золотого века» как счастливой поры человечества, когда царила вечная весна и земля сама приносила плоды, получила новое развитие в европейской культуре, начиная с Возрождения (прежде всего в пасторальной литературе). Поэтому выражение «серебряный век» должно было указывать на понижение качества явления, его регресс. При таком понимании русская литература серебряного века (модернизм) противопоставлялась «золотому веку» Пушкина и его современников как «классической» литературе.

Р.Иванов-Разумник и В.Пяст, первыми употребившие выражение «серебряный век», не противопоставляли его «золотому веку» Пушкина, а выделяли в литературе начала 20 в. два поэтических периода («золотой век», сильные и талантливые поэты; и «серебряный век», поэты меньшей силы и меньшего значения). Для Пяста «серебряный век» – понятие прежде всего хронологическое, хотя последовательность периодов и соотносится с некоторым понижением поэтического уровня. Напротив, Иванов-Разумник употребляет его как оценочное. Для него «серебряный век» – спад «творческой волны», главные признаки которого – «самодовлеющая техника, понижение духовного взлета при кажущемся повышении технического уровня, блеска формы».

Н.Оцуп, популяризатор термина, также использовал его в разных смыслах. В статье 1933 года он определил серебряный век не столько хронологически, сколько качественно, как особый тип творчества.

В дальнейшем понятие «серебряный век» поэтизировалось и потеряло негативный оттенок. Оно было переосмыслено как образное, поэтическое обозначение эпохи, отмеченной особым типом творчества, особой тональностью поэзии, с оттенком высокого трагизма и изысканной утонченности. Выражение «серебряный век» заменило аналитические термины и спровоцировало споры о единстве или противоречивом характере процессов начала 20 в.

Явление, которое обозначает термин «серебряный век», представляло собой небывалый культурный подъем, напряжение творческих сил, наступившее в России после народнического периода, отмеченного позитивизмом и утилитарным подходом к жизни и искусству. «Разложение народничества» в 1880-е сопровождалось общим настроением упадка, «конца века». В 1890-е началось преодоление кризиса. Органично восприняв влияние европейского модернизма (прежде всего символизма), русская культура создала собственные варианты «нового искусства», обозначившие рождение иного культурного сознания.

При всем различии поэтик и творческих установок, модернистские течения, возникшие в конце 19 – начале 20 вв., исходили из одного мировоззренческого корня и имели много общих черт. «То, что объединяло молодых символистов, было не общая программа… но одинаковая решительность отрицания и отказа от прошлого, „нет», брошенное в лицо отцам», – писал в своих Мемуарах А.Белый. Это определение можно распространить и на всю совокупность возникших тогда направлений. В противовес идее «полезности искусства», они утверждали внутреннюю свободу художника, его избранность, даже мессианство, и преобразующую роль искусства по отношению к жизни. Н.Бердяев , называвший это явление «русским культурным ренессансом» (или «русским духовным ренессансом»), так описал его: «Сейчас можно определенно сказать, что начало 20 века озн

Почему 19 век Серебряный век поэзии и русской словесности?

Серебряный век — период расцвета русской поэзии в начале XX века, характеризующийся появлением большого количества поэтов, поэтических течений, проповедовавших новую, отличную от старых идеалов, эстетику. Название «Серебряный век» дано по аналогии с «Золотым веком» (первая половина XIX века) , термин ввёл Николай Оцуп. «Серебряный век» протекал с 1892 до 1921 годов. Вопрос о хронологических рамках этого явления остаётся спорным. Если в определении начала «серебряного века» исследователи достаточно единодушны — это явление рубежа 80-х — 90-х годов XIX века, то конец этого периода — вызывает споры. Он может быть отнесён и к 1917, и 1921 году. Одни исследователи настаивают на первом варианте, полагая, что после 1917 года с началом Гражданской войны «серебряный век» прекратил своё существование, хотя в 1920-е годы ещё живы были те, кто создал это явление своим творчеством. Другие полагают, что русский серебряный век прервался в год смерти Александра Блока и расстрела Николая Гумилёва, и временны́е рамки этого периода составляют около тридцати лет. Литературные течения и объединения 1 Символизм 2.Акмеизм 3 Футуризм 3.1 Кубофутуризм 3.2 Эгофутуризм 4 Новокрестьянская поэзия 5 Имажинизм

Интересно, а ЗОЛОТОЙ — был? ! Юлечек, не ленись, слазай в поисковик (любой) и. . Северянин Это было у моря, Где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж. Королева играла В старом замке Шопена И, внимая Шопену полюбилеё паж.. . Или -Бальмонт- «Чуждый чарам Чёрный чёлн.. . А Лохвицкая.. . А -Белый А Фофанов?!

потому что в 19 веке в России происходит развитие во всём: в литературе, в музыке, в искусстве, в религии, в архитектуре. и в это же время в литературе развиваются такие направления как: классицизм, футуризм, реализм, будетлянство и т. д.

Золотой век Пушкин Серебряный век Есенин Учите литературу

Хронология немного не точна. Обычно говорят о времени (приблизительно) между серединой 90-х годов девятнадцатого века и 1914 (началом первой мировой войны) или 1921 (смертью Блока) . Именно в этот период происходит небывалый расцвет поэзии, появляются многочисленные литературные направления, методы, сообщества…

Серебряный век это | Путь к осознанности

Серебряный век это образное определение, которое ввел Н.А.Оцуп в одноименной статье (Числа. Париж. 1933. No 78), имея в виду судьбы русского модернизма начала 20 века; позже он расширил содержание понятия (Оцуп Н.А. Современники. Париж, 1961), обозначив хронологические границы и характер явления, рожденного противостоянием «реализму». Н.А.Бердяев термин «Серебряный век» заменил другим — «русским культурным ренессансом» («ренессансом начала 20 века»), поскольку толковал его широко — как пробуждение «философской мысли, расцвет поэзии и обострение эстетической чувствительности, религиозного искания» (Бердяев Н.А. Самопознание. Париж, 1983). С.Маковский объединил поэтов, писателей, художников, музыкантов общим «культурным подъемом в предреволюционную эпоху» (Маковский С. На Парнасе Серебряного века. Мюнхен, 1962). Определение Серебряного века постепенно вбирало многообразие явлений, становясь синонимом всех открытий культуры этого времени. Значение этого феномена глубоко чувствовали российские эмигранты. В советском литературоведении понятие серебряного века принципиально замалчивалось.

Оцуп, сопоставив отечественную литературу Золотого (т.е. пушкинской эпохи) и серебряный век, пришел к выводу, что современный «мастер побеждает пророка», а все созданное художниками «ближе к автору, более — в человеческий рост» («Современники»). Истоки столь сложного явления раскрыли активные участники литературного процесса начала 20 века И.Ф.Анненский увидел в современности «я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования», но в зыбком душевном состоянии нашел спасительную тягу к «творящему духу человека», достигающему «красоты мыслью и страданием» (Анненский И. Избранное). Мужественное углубление в трагические диссонансы внутреннего бытия и одновременно страстная жажда гармонии — вот исходная антиномия, пробудившая художнический поиск. Его специфику многообразно определили русские символисты. К.Бальмонт обнаружил в мире «не единство Высшего, а бесконечность враждебно-сталкивающихся разнородных сущностей», страшное царство «опрокинутых глубин». Поэтому призывал разгадать «незримую жизнь за очевидной внешностью», «живую сущность» явлений, преобразить их в «душевной глубине», «в ясновидящие часы» (Бальмонт К. Горные вершины). А.Блок услышал «дикий вопль души одинокой, на миг повисшей над бесплодьями русских болот» и пришел к открытию, которое он распознал и в творчестве Ф.Сологуба, отразившего «весь мир, всю нелепость скомканных плоскостей и сломанных линий, потому что среди них ему является преображенное лицо» (Собрание сочинений: В 8 томах, 1962. Том 5).

Вдохновитель акмеистов Н.Гумилев оставил похожее высказывание о Сологубе, у которого «отражается весь мир, но отражается преображенным». Еще определеннее Гумилев выразил свое представление о поэтических достижениях этого времени в рецензии на «Кипарисовый ларец» Анненского: «он проникает в самые темные закоулки человеческой души»; «вопрос, с которым он обращается к читателю: «А если грязь и низость только мука по где-то там сияющей красоте?» — для него уже не вопрос, а непреложная истина» (Собрание сочинений: В 4 томах Вашингтон, 1968. Том 4). В 1915 Сологуб писал о новейшей поэзии в целом: «Искусство наших дней… стремится преобразить мир усилием творческой воли… Самоутверждение личности и есть начало стремления к лучшему будущему» (Русская мысль. 1915. No 12). Эстетическая борьба разных течений вовсе не была забыта. Но она не отменяла общих тенденций развития поэтической культуры, что хорошо поняли русские эмигранты. Они обращались на равных к членам противоборствующих групп. Вчерашние соратники Гумилева (Оцуп, Г.Иванов и др.) не только выделили фигуру Блока в ряду его современников, но и избрали его наследие точкой отсчета своих достижений. По мнению Г.Иванова, Блок — «одно из поразительнейших явлений русской поэзии за все время ее существования» (Иванов Г. Собрание сочинений: В 3 томах, 1994. Том 3). Оцуп нашел немалую общность между Гумилевым и Блоком в области сохранения традиций отечественной культуры: Гумилев — «поэт глубоко русский, не менее национальный поэт, чем был Блок» (Оцуп Н. Литературные очерки. Париж, 1961). Г.Струве, объединив едиными принципами анализа творчество Блока, Сологуба, Гумилева, Мандельштама, пришел к заключению: «Имена Пушкина, Блока, Гумилева должны быть нашими путеводными звездами на пути к свободе»; «идеал свободы художника» выстрадан Сологубом и Мандельштамом, слышавшим, «как Блок, шум и прорастание времени» (Струве Г. О четырех поэтах. Лондон, 1981).

Понятия серебряного века

Большая временная дистанция отделила деятелей русского зарубежья от родной стихии. Забвению были преданы огрехи конкретных споров прошлого; в основу понятий серебряного века был положен сущностный подход к поэзии, рожденный родственными духовными запросами. С такой позиции по-иному воспринимаются многие звенья литературного процесса начала века. Гумилев писал (апрель 1910): символизм «явился следствием зрелости человеческого духа, провозгласившего, что мир есть наше представление»; «теперь мы не можем не быть символистами» (Собрание сочинений Том 4). А в январе 1913 утвердил падение символизма и победу акмеизма, указав отличия нового течения от предшествующего: «Большее равновесие между субъектом и объектом» лирики, освоение «вновь продуманной силлабической системы стихосложения», согласованность «искусства символа» с «прочими способами поэтического воздействия», поиск слов «с более устойчивым содержанием» (Собрание сочинений Том 4). Тем не менее даже в этой статье нет отъединения от священного для символистов провидческого назначения творчества. Гумилев не принял их увлечения религией, теософией, отказался вообще от области «неведомого», «непознаваемого». Но в своей программе наметил путь восхождения именно к этой вершине: «Наш долг, наша воля, наше счастье и наша трагедия — ежечасно угадывать то, что будет следующим часом для нас, для нашего дела, для всего мира, и торопить его приближение» (Там же). Через несколько лет в статье «Читатель» Гумилев утверждал: «Руководство же в перерождении человека в высший тип принадлежит религии и поэзии». Символисты мечтали о пробуждении божественного начала в земном существовании. Акмеисты поклонялись таланту, пересоздающему, «растворяющему» в художестве несовершенное, сущее, по определению Гумилева, «величественному идеалу жизни в искусстве и для искусства (Там же). Параллель между творчеством двух направлений, их выразителями — Гумилевым и Блоком закономерна: они сходно обозначили высшую точку своих устремлений. Первый хотел причаститься «к мировому ритму»; второй — включиться в музыку «мирового оркестра» (Собрание сочинений Том 5). Труднее причислить к такому движению футуристов, с их поношением русской классики и современных мастеров стиха, искажением грамматики и синтаксиса родного языка, поклонением «новым темам» — «бессмысленности, тайно властной ненужности» («Садок судей. II», 1913). Но члены самого многочисленного объединения «Гилея» называли себя «будетлянами». «Будетляне, — пояснил В.Маяковский, — это люди, которые будут. Мы накануне» (Маяковский В. Полное собрание сочинений: В 13 томах, 1955. том 1). Во имя человека будущего сам поэт и большинство участников группы славили «настоящее большое искусство художника, изменяющего жизнь по своему образу и подобию» (Там же), мечтами о «чертеже зодчего» (Там же) в своих руках, предопределяющего грядущее, когда восторжествуют «миллионы огромных чистых любвей» («Облако в штанах», 1915). Грозя устрашающими разрушениями, русские футуристы тяготели все-таки к общей для новейшей поэзии начала 20 века направленности, утверждая возможность преобразить мир средствами искусства. Это «сквозное» русло творческих поисков, неоднократно и разновременно выраженных, сообщило самобытность всем течениям отечественного модернизма, отмежевавшегося от своего зарубежного предшественника. В частности, был преодолен искус декаданса, хотя многие «старшие» символисты сначала восприняли его влияние. Блок писал на рубеже 1901-02: «Есть два рода декадентов: хорошие и дурные: хорошие — это те, которых не следует называть декадентами (пока только отрицательное определение)» (Собрание сочинений Том 7).

Эмигранты первой волны осознали этот факт глубже. В.Ходасевич, допустив спорные суждения по поводу позиции отдельных поэтов (В.Брюсова, А.Белого, Вяч.Иванова и др.), уловил суть тенденции: «Символизм очень скоро ощутил, что декаденство есть яд, бродящий в его крови. Все последующие гражданские войны его — были не чем иным, как борьбою здоровых символистских начал с больными, декаденскими» (Собрание сочинений: В 4 тамах, 1996, Том 2). Трактовку Ходасевичем «упадочнических» черт можно вполне распространить и на опасные проявления в практике некоторых других модернистов, например, футуристов: «бес декаденства» «спешил превратить свободу в разнузданность, оригинальность в оригинальничание, новизну в кривляние» (Там же). Постоянный оппонент Ходасевича Г.Адамович, признавая у Маяковского «талант огромный, редкий», блестящий даже тогда, когда он «ломал русский язык в угоду своим футуристическим прихотям», сходно толковал отступления поэта (и его единомышленников) от священных основ подлинного вдохновения: «Развязность, поза, ходульное,вызывающее панибратство со всем миром и даже с самой вечностью» (Адамович Г. Одиночество и свобода, 1996). Оба критика близки в осмыслении художественных достижений. Ходасевич увидел их в символистском открытии «подлинной реальности» путем «преображения действительности в творческом акте». Адамович указал на стремление «из поэзии сделать важнейшее человеческое дело, привести к торжеству», «что символисты называли преображением мира». Деятели русского зарубежья многое прояснили в столкновениях модернизма и реализма. Создатели новейшей поэзии, бескомпромиссно отрицая позитивизм, материализм, объективизм, издевательски уязвляли либо не замечали современных им реалистов. Б.Зайцев вспоминал о творческом объединении, организованном Н.Телешевым: «Среда» был кружок писателей-реалистов в противность появившимся уже символистам» (Зайцев Б. В пути. Париж, 1951). Грозным и ироничным развенчанием модернизма стала речь И.А.Бунина на 50-летнем юбилее газеты «Русские ведомости» (1913). Каждая сторона считала себя единственно правой, а противоположную — почти случайной. По-другому было расценено «раздвоение» литературного процесса эмигрантами. Г.Иванов, некогда активный участник гумилевского «Цеха поэтов», назвал искусство Бунина «самым строгим», «чистым золотом», рядом с которым «наши предвзятые каноны кажутся досужими и ненужными домыслами «текущей литературной жизни» (Собрание сочинений: В 3 томах, 1994, Том 3). А.Куприна в России нередко низводили до «певца плотских побуждений», жизненного потока, а в эмиграции оценили духовную глубину и новаторство его прозы: он «как будто теряет власть над литературными законами романа — на самом же деле позволяет себе большую смелость принебречъ ими (Ходасевич В. Возрождение. 1932). Ходасевич сопоставил позиции Бунина и раннего символизма, отмежевание от этого течения убедительно объяснил бегством Бунина «от декадентщины», его «целомудрием — стыдом и отвращением», вызванным «художественной дешевкой». Появление символизма, однако, истолковал «самым определяющим явлением русской поэзии» рубежа веков: Бунин, не заметив дальнейших ее открытий, утратил многие чудесные возможности в лирике. Ходасевич пришел к выводу: «Признаюсь, для меня перед такими стихами куда-то вдаль отступают все «расхождения», все теории и пропадает охота разбираться, в чем прав Бунин и в чем не прав, потому что победителей не судят» (Собрание сочинений Том 2). Адамович обосновал естественность и необходимость сосуществования двух трудно совместимых русел в развитии прозы. В своих размышлениях он также опирался на наследие Бунина и символиста Мережковского, укрупнив это сравнение традициями соответственно Л.Толстого и Ф.Достоевского. Для Бунина, как и для его кумира Толстого, «человек остается человеком, не мечтая стать ангелом или демоном», чуждаясь «безумных блужданий по небесному эфиру». Мережковский, подчиняясь магии Достоевского, подвергал своих героев «любому взлету, любому падению, вне контроля земли и плоти». Оба типа творчества, считал Адамович, — равновеликие «веяния времени», так как углублены в тайны духовного бытия.

Впервые (середина 1950-х) русские эмигранты утверждали объективную значимость противоборствующих направлений в литературе начала 20 века, хотя была обнаружена их непримиримость: стремление модернистов преобразить действительность средствами искусства столкнулось с неверием реалистов в его жизнестроительную функцию. Конкретные наблюдения за художественной практикой позволили почувствовать существенные изменения в реализме новой эпохи, что обусловило своеобразие прозы и было осознано самими писателями. Бунин передал тревогу о «высших вопросах» — «о сущности бытия, о назначении человека на земле, о его роли в людской безграничной толпе» (Собрание сочинений: В 9 томах, 1967, Том 9). Трагическая обреченность на вечные проблемы в стихии повседневного существования, среди безразличного человеческого потока привела к постижению своего таинственного «я», каких-то неведомых его проявлений, самоощущений, интуитивных, трудно уловимых, порой никак не связанных с внешними впечатлениями. Внутренняя жизнь приобретала особую масштабность и неповторимость. Бунин остро переживал «кровное родство» с «русской древностью» и «тайное безумие» — жажду красоты (Там же). Куприн томился желанием обрести силу, возносящую человека «в бесконечную высь», воплотить «непередаваемо сложные оттенки настроений» (Собрание сочинений: В 9 томах, 1973, Том 9). Б.Зайцева волновала мечта написать «нечто без конца и начала» — «бегом слов выразить впечатление ночи, поезда, одиночества» (Зайцев Б. Голубая звезда. Тула, 1989). В сфере самочувствия личности было раскрыто, однако, целостное миросостояние. Более того, как предполагал М.Волошин, история человечества предстала «в более точном виде», когда к ней подошли «изнутри», осознали «жизнь миллиарда людей, смутно рокотавшую в нас» (Волошин М. Средоточье всех путей, 1989).

Писатели создали свою «вторую реальность», сотканную из субъективных представлений, воспоминаний, прогнозов, раскованной мечты, средствами расширения смысла слова, значения краски, детали. Предельное усиление авторского начала в повествовании сообщило последнему редкое разнообразие лирических форм, определило новые жанровые структуры, обилие свежих стилевых решений. Рамки классической прозы 19 века оказались тесны для литературы последующего периода. В ней слились разные тенденции: реализма, импрессионизма, символизации рядовых явлений, мифологизации образов, романтизации героев и обстоятельств. Тип художественного мышления стал синтетическим.

Столь же сложный характер поэзии этого времени был раскрыт деятелями русского зарубежья. Г.Струве считал: «Блок, «романтик, одержимый», «тянется к классицизму»; нечто похожее отметил Гумилев (Собрание сочинений, Том 4). Реализм, влечение к «трезвой воле» увидел К.Мочульский в творчестве Брюсова (Мочульский К. Валерий Брюсов. Париж, 1962). Блок в статье «О лирике» (1907) писал, что «группировка поэтов по школам — «труд праздный». Этот взгляд отстаивали спустя годы эмигранты. «Поэтический ренессанс» Бердяев назвал «своеобразным русским романтизмом», опустив различия его течений («Самопознание»). Реалисты не приняли идею преображения мира в творческом акте, но они глубоко проникли во внутреннее человеческое влечение к божественной гармонии, созидательному, возрождающему прекрасное чувству. Художественная культура эпохи обладала общим стимулом развитая. С.Маковский объединил творчество поэтов, прозаиков, музыкантов одной атмосферой, «мятежной, богоищущей, бредящей красотой». Утонченное мастерство писателей по характеру, месту, времени своего расцвета неотделимо от этих ценностей.

Понятия «русская литература начала 20 столетия» и «Серебряный век» отнюдь не тождественны. Первое предполагает непосредственный, изменчивый, противоречивый процесс становления нового типа словесного искусства. Серебряный век — раскрывает его сущность, результат индивидуальных исканий, опыт многочисленных течений, высший смысл эстетических достижений, осмысленных спустя годы российскими эмигрантами.