Харпер Ли — Убить пересмешника » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации
Роман «Убить пересмешника…», впервые опубликованный в 1960 году, имел оглушительный успех и сразу же стал бестселлером. Это и неудивительно: Харпер Ли (1926-1975), усвоив уроки Марка Твена, нашла свой собственный стиль повествования, который позволил ей показать мир взрослых глазами ребенка, не упрощая и не обедняя его. Роман был удостоен одной из самых престижных премий США по литературе – Пулитцеровской, печатался многомиллионными тиражами. Его перевели на десятки языков мира и продолжают переиздавать по сей день. «Убить пересмешника…» – это роман о нравах. Действие его точно локализовано во времени и в пространстве: провинциальный городок в Алабаме – Мейкомба – в середине 1930-х гг., то есть в пору тяжелой экономической депрессии. Здесь показаны основные социальные группировки-богатые землевладельцы, негры, работающие на них потомки плантаторов, преуспевающие или бедствующие, но сохраняющие «благородные понятия», манеры и претензии, бедняки, именуемые в просторечии «белой швалью». В тексте романа фигурируют непременные деятели провинциальной Америки – судья, шериф, учитель, доктор, адвокат. Они олицетворяют власть, духовную и светскую, закон и дух стабильности, хотя и подвержены традиционным предрассудкам, социальным и расовым предубеждениям, подобно всем прочим обитателям Мейкомба.
Харпер Ли
Убить пересмешника
Юристы, наверно, тоже когда-то были детьми.
Чарлз ЛэмНезадолго до того, как моему брату Джиму исполнилось тринадцать, у него была сломана рука. Когда рука зажила и Джим перестал бояться, что не сможет играть в футбол, он её почти не стеснялся. Левая рука стала немного короче правой; когда Джим стоял или ходил, ладонь была повёрнута к боку ребром. Но ему это было всё равно — лишь бы не мешало бегать и гонять мяч.
Через несколько лет, когда всё это было уже дело прошлое, мы иной раз спорили о событиях, которые к этому привели. Я говорила: всё пошло от Юэлов, но Джим — а он на четыре года старше меня — уверял, что всё началось гораздо раньше. Началось с того лета, когда к нам приехал Дилл, сказал он — Дилл первый придумал выманить из дому Страшилу Рэдли.
Я сказала, если добираться до корня, так всё пошло от Эндрю Джексона. Если б генерал Джексон не прогнал индейцев племени Ручья вверх по ручью, Саймон Финч не приплыл бы на своей лодке вверх по Алабаме — и что бы тогда с нами было? Людям взрослым уже не пристало решать спор кулаками, и Мы пошли и спросили Аттикуса. Отец сказал, что мы оба правы.
Мы южане; насколько нам известно, ни один наш предок не сражался при Гастингсе1, и, признаться, кое-кто в нашей семье этого стыдился. Наша родословная начинается всего лишь с Саймона Финна, он был лекарь и завзятый охотник родом из Корнуэлла, ужасно благочестивый, а главное — ужасный скряга. Саймону не нравилось, что в Англии людям, которые называли себя методистами, сильно доставалось от их более свободомыслящих братьев; он тоже называл себя методистом, а потому пустился в дальний путь: через Атлантический океан в Филадельфию, оттуда в Ямайку, оттуда в Мобил и дальше в Сент-Стивенс. Памятуя, как сурово Джон Уэсли осуждал многоглаголание при купле-продаже, Саймон втихомолку нажил состояние на медицине, но при этом опасался, что не сможет устоять перед богопротивными соблазнами — начнёт, к примеру, рядиться в золото и прочую мишуру. И вот, позабыв наставление своего учителя о тех, кто владеет людьми как орудиями, он купил трёх рабов и с их помощью построил ферму на берегу Алабамы, миль на сорок выше Сент-Стивенса. В Сент-Стивенс он вернулся только однажды, нашёл себе там жену, и от них-то пошёл род Финчей, причём рождались всё больше дочери. Саймон дожил до глубокой старости и умер богачом.
Мужчины в нашей семье обычно так и оставались на ферме Саймона «Пристань Финча» и выращивали хлопок. Хоть «Пристань» и выглядела скромно среди окружавших её поистине королевских владений, но давала всё, что нужно для независимого существования; только лёд, муку да одежду и обувь привозили пароходом из Мобила.
Распря между Севером и Югом, наверно, привела бы Саймона в бессильную ярость, ведь она отняла у его потомков всё, кроме земли; однако они остались земледельцами, и лишь в двадцатом веке семейная традиция нарушилась: мой отец Аттикус Финч поехал в Монтгомери изучать право, а его младший брат поехал в Бостон изучать медицину. На «Пристани Финча» осталась одна только их сестра Александра; она вышла замуж за тихоню, который целыми днями лежал в гамаке у реки и гадал, не попалась ли уже рыба на его удочки.
Закончив ученье, мой отец вернулся в Мейкомб и занялся адвокатской практикой. Мейкомб — это окружной центр милях в двадцати к востоку от «Пристани Финча». В здании суда у Аттикуса была контора, совсем пустая, если не считать вешалки для шляп, плевательницы, шахматной доски да новенького Свода законов штата Алабама. Первые два клиента Аттикуса оказались последними, кого повесили в мейкомбской окружной тюрьме. Аттикус уговаривал их признать себя виновными в непредумышленном убийстве, тогда великодушный закон сохранит им жизнь; но они были Хейверфорды, а кто же в округе Мейкомб не знает, что все Хейверфорды упрямы как ослы. У этих двоих вышел спор с лучшим мейкомбским кузнецом из-за кобылы, которая забрела на чужой луг, и они отправили кузнеца на тот свет, да ещё имели неосторожность сделать это при трёх свидетелях, а потом уверяли, что так этому сукину сыну и надо, и воображали, будто это их вполне оправдывает. Они твердили, что в убийстве с заранее обдуманным намерением не виновны, и Аттикус ничем не мог им помочь, кроме как присутствовать при казни, после чего, должно быть, он и проникся отвращением к уголовным делам.
За первые пять лет жизни в Мейкомбе Аттикус не столько занимался адвокатской практикой, сколько практиковался в строгой экономии: все свои заработки он вложил в образование младшего брата. Джон Хейл Финч был на десять лот моложе моего отца и решил учиться на врача как раз в ту пору, когда хлопок так упал в цене, что его и выращивать не стоило; потом Аттикус поставил дядю Джека на ноги и вздохнул свободнее. Он любил Мейкомб, он был плоть от плоти округа Мейкомб, знал всех здешних жителей, и они его знали; а благодаря стараниям Саймона Финча Аттикус был если не в кровном родстве, так в свойстве чуть ли не со всеми семействами города.
Мейкомб — город старый, когда я его узнала, он уже устал от долгой жизни. В дождь улицы раскисали, и под ногами хлюпала рыжая глина; тротуары заросли травой, здание суда на площади осело и покосилось. Почему-то в те времена было жарче, чем теперь: чёрным собакам приходилось плохо; на площади тень виргинских дубов не спасала от зноя, и костлявые мулы, впряженные в тележки, яростно отмахивались хвостами от мух. Крахмальные воротнички мужчин размокали уже к девяти утра. Дамы принимали ванну около полудня, затем после дневного сна в три часа и все равно к вечеру походили на сладкие булочки, покрытые глазурью из пудры и пота.
Люди в те годы двигались медленно. Разгуливали по площади, обходили одну лавку за другой, всё делали с расстановкой, не торопясь. В сутках были те же двадцать четыре часа, а казалось, что больше. Никто никуда не спешил, потому что идти было некуда, покупать нечего, денег ни гроша, и ничто не влекло за пределы округа Мейкомб. Но для некоторых это было время смутных надежд: незадолго перед тем округу Мейкомб объяснили, что ничего не надо страшиться, кроме страха2.
Наш дом стоял на главной улице жилой части города, нас было четверо — Аттикус, Джим, я и наша кухарка Кэлпурния. Мы с Джимом считали, что отец у нас неплохой: он с нами играл, читал нам вслух и всегда был вежливый и справедливый.
Кэлпурния была совсем другая. Вся из углов и костей, близорукая и косила; и рука у неё была широкая, как лопата, и очень тяжёлая. Кэлпурния вечно гнала меня из кухни и говорила, почему я веду себя не так хорошо, как Джим, а ведь она знала, что Джим старше; и она вечно звала меня домой, когда мне хотелось ещё погулять. Наши сражения были грандиозны и всегда кончались одинаково. Кэлпурния неизменно побеждала, больше потому, что Аттикус неизменно принимал её сторону. Она жила у нас с тех пор, как родился Джим, и, сколько себя помню, я всегда ощущала гнёт её власти.
Мама умерла, когда мне было два года, так что я не чувствовала утраты. Она была из города Монтгомери, урождённая Грэм; Аттикус познакомился с нею, когда его в первый раз выбрали в законодательное собрание штата. Он был тогда уже пожилой, на пятнадцать лет старше её. В первый год после их свадьбы родился Джим, после него через четыре года — я, а ещё через два года мама вдруг умерла от разрыва сердца. Говорили, что это у Грэмов в роду. Я по ней не скучала, но Джим, наверно, скучал. Он хорошо помнил маму и иногда посреди игры вдруг длинно вздыхал, уходил за гараж и играл там один. Когда он бывал такой, я уж знала, лучше к нему не приставать.
Когда мне было около шести лет, а Джиму около десяти, нам летом разрешалось уходить от дома настолько, чтоб слышать, если Кэлпурния позовёт: к северу — до ворот миссис Генри Лафайет Дюбоз (через два дома от нас), к югу — за три дома, до Рэдли. У нас никогда не было искушения перейти эти границы. В доме Рэдли обитало неведомое страшилище, стоило упомянуть о нём — и мы целый день были тише воды, ниже травы; а уж миссис Дюбоз была сущая ведьма.
В то лето к нам приехал Дилл.
Как-то рано утром мы с Джимом вышли на задворки, и вдруг в огороде у нашей соседки, мисс Рейчел Хейверфорд, среди грядок с капустой что-то зашевелилось. Мы подошли к проволочной изгороди поглядеть, не щенок ли это, — у мисс Рейчел фокстерьер должен был ощениться, — а там сидел кто-то коротенький и смотрел на нас. Над капустой торчала одна макушка. Мы стояли и смотрели. Потом он сказал:
– Привет!
– Сам привет, — вежливо ответил Джим.
– Я Чарлз Бейкер Харрис, — сказал коротенький. — Я умею читать.
– Ну и что? — сказала я.
– Я думал, может, вам интересно, что я умею читать. Может, вам надо чего прочитать, так я могу…
– Тебе сколько? — спросил Джим. — Четыре с половиной?
– Скоро семь.
nice-books.ru
Харпер Ли — Убить пересмешника » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации
Роман «Убить пересмешника…», впервые опубликованный в 1960 году, имел оглушительный успех и сразу же стал бестселлером. Это и неудивительно: Харпер Ли (1926–1975), усвоив уроки Марка Твена, нашла свой собственный стиль повествования, который позволил ей показать мир взрослых глазами ребёнка, не упрощая и не обедняя его. Роман был удостоен одной из самых престижных премий США по литературе — Пулитцеровской, печатался многомиллионными тиражами. Его перевели на десятки языков мира и продолжают переиздавать по сей день. «Убить пересмешника…» — это роман о нравах. Действие его точно локализовано во времени и в пространстве: провинциальный городок в Алабаме — Мейкомб — в середине 1930-х гг., то есть в пору тяжёлой экономической депрессии. Здесь показаны основные социальные группировки — богатые землевладельцы, негры, работающие на них, потомки плантаторов, преуспевающие или бедствующие, но сохраняющие «благородные понятия», манеры и претензии, бедняки, именуемые в просторечии «белой швалью». В тексте романа фигурируют непременные деятели провинциальной Америки — судья, шериф, учитель, доктор, адвокат. Они олицетворяют власть, духовную и светскую, закон и дух стабильности, хотя и подвержены традиционным предрассудкам, социальным и расовым предубеждениям, подобно всем прочим обитателям Мейкомба.
Нелл Харпер Ли
УБИТЬ ПЕРЕСМЕШНИКА
Юристы, наверно, тоже когда-то были детьми.
Чарлз ЛэмНезадолго до того, как моему брату Джиму исполнилось тринадцать, у него была сломана рука. Когда рука зажила и Джим перестал бояться, что не сможет играть в футбол, он её почти не стеснялся. Левая рука стала немного короче правой; когда Джим стоял или ходил, ладонь была повёрнута к боку ребром. Но ему это было всё равно — лишь бы не мешало бегать и гонять мяч.
Через несколько лет, когда всё это было уже дело прошлое, мы иной раз спорили о событиях, которые к этому привели. Я говорила: всё пошло от Юэлов, но Джим — а он на четыре года старше меня — уверял, что всё началось гораздо раньше. Началось с того лета, когда к нам приехал Дилл, сказал он — Дилл первый придумал выманить из дому Страшилу Рэдли.
Я сказала, если добираться до корня, так всё пошло́ от Эндрю Джексона. Если б генерал Джексон не прогнал индейцев племени Ручья вверх по ручью, Саймон Финч не приплыл бы на своей лодке вверх по Алабаме — и что бы тогда с нами было? Людям взрослым уже не пристало решать спор кулаками, и мы пошли и спросили Аттикуса. Отец сказал, что мы оба правы.
Мы южане; насколько нам известно, ни один наш предок не сражался при Гастингсе[1], и, признаться, кое-кто в нашей семье этого стыдился. Наша родословная начинается всего лишь с Саймона Финча, он был лекарь и завзятый охотник родом из Корнуэлла, ужасно благочестивый, а главное — ужасный скряга. Саймону не нравилось, что в Англии людям, которые называли себя методистами, сильно доставалось от их более свободомыслящих братьев; он тоже называл себя методистом, а потому пустился в дальний путь: через Атлантический океан в Филадельфию, оттуда в Ямайку, оттуда в Мобил и дальше в Сент-Стивенс. Памятуя, как сурово Джон Уэсли осуждал многоглаголание при купле-продаже, Саймон втихомолку нажил состояние на медицине, но при этом опасался, что не сможет устоять перед богопротивными соблазнами — начнёт, к примеру, рядиться в золото и прочую мишуру. И вот, позабыв наставление своего учителя о тех, кто владеет людьми как орудиями, он купил трёх рабов и с их помощью построил ферму на берегу Алабамы, миль на сорок выше Сент-Стивенса. В Сент-Стивенс он вернулся только однажды, нашёл себе там жену, и от них-то пошёл род Финчей, причём рождались всё больше дочери. Саймон дожил до глубокой старости и умер богачом.
Мужчины в нашей семье обычно так и оставались на ферме Саймона «Пристань Финча» и выращивали хлопок. Хоть «Пристань» и выглядела скромно среди окружавших её поистине королевских владений, но давала всё, что нужно для независимого существования; только лёд, муку да одежду и обувь привозили пароходом из Мобила.
Распря между Севером и Югом, наверно, привела бы Саймона в бессильную ярость, ведь она отняла у его потомков всё, кроме земли; однако они остались земледельцами, и лишь в двадцатом веке семейная традиция нарушилась: мой отец Аттикус Финч поехал в Монтгомери изучать право, а его младший брат поехал в Бостон изучать медицину. На «Пристани Финча» осталась одна только их сестра Александра; она вышла замуж за тихоню, который целыми днями лежал в гамаке у реки и гадал, не попалась ли уже рыба на его удочки.
Закончив ученье, мой отец вернулся в Мейкомб и занялся адвокатской практикой. Мейкомб — это окружной центр милях в двадцати к востоку от «Пристани Финча». В здании суда у Аттикуса была контора, совсем пустая, если не считать вешалки для шляп, плевательницы, шахматной доски да новенького Свода законов штата Алабама. Первые два клиента Аттикуса оказались последними, кого повесили в мейкомбской окружной тюрьме. Аттикус уговаривал их признать себя виновными в непредумышленном убийстве, тогда великодушный закон сохранит им жизнь; но они были Хейверфорды, а кто же в округе Мейкомб не знает, что все Хейверфорды упрямы как ослы. У этих двоих вышел спор с лучшим мейкомбским кузнецом из-за кобылы, которая забрела на чужой луг, и они отправили кузнеца на тот свет, да ещё имели неосторожность сделать это при трёх свидетелях, а потом уверяли, что так этому сукину сыну и надо, и воображали, будто это их вполне оправдывает. Они твердили, что в убийстве с заранее обдуманным намерением не виновны, и Аттикус ничем не мог им помочь, кроме как присутствовать при казни, после чего, должно быть, он и проникся отвращением к уголовным делам.
За первые пять лет жизни в Мейкомбе Аттикус не столько занимался адвокатской практикой, сколько практиковался в строгой экономии: все свои заработки он вложил в образование младшего брата. Джон Хейл Финч был на десять лет моложе моего отца и решил учиться на врача как раз в ту пору, когда хлопок так упал в цене, что его и выращивать не стоило; потом Аттикус поставил дядю Джека на ноги и вздохнул свободнее. Он любил Мейкомб, он был плоть от плоти округа Мейкомб, знал всех здешних жителей, и они его знали; а благодаря стараниям Саймона Финча Аттикус был если не в кровном родстве, так в свойстве чуть ли не со всеми семействами города.
Мейкомб — город старый, когда я его узнала, он уже устал от долгой жизни. В дождь улицы раскисали, и под ногами хлюпала рыжая глина; тротуары заросли травой, здание суда на площади осело и покосилось. Почему-то в те времена было жарче, чем теперь: чёрным собакам приходилось плохо; на площади тень виргинских дубов не спасала от зноя, и костлявые мулы, впряжённые в тележки, яростно отмахивались хвостами от мух. Крахмальные воротнички мужчин размокали уже к девяти утра. Дамы принимали ванну около полудня, затем после дневного сна в три часа и всё равно к вечеру походили на сладкие булочки, покрытые глазурью из пудры и пота.
Люди в те годы двигались медленно. Разгуливали по площади, обходили одну лавку за другой, всё делали с расстановкой, не торопясь. В сутках были те же двадцать четыре часа, а казалось, что больше. Никто никуда не спешил, потому что идти было некуда, покупать нечего, денег ни гроша, и ничто не влекло за пределы округа Мейкомб. Но для некоторых это было время смутных надежд: незадолго перед тем округу Мейкомб объяснили, что ничего не надо страшиться, кроме страха[2].
Наш дом стоял на главной улице жилой части города, нас было четверо — Аттикус, Джим, я и наша кухарка Кэлпурния. Мы с Джимом считали, что отец у нас неплохой: он с нами играл, читал нам вслух и всегда был вежливый и справедливый.
Кэлпурния была совсем другая. Вся из углов и костей, близорукая и косила; и рука у неё была широкая, как лопата, и очень тяжёлая. Кэлпурния вечно гнала меня из кухни и говорила, почему я веду себя не так хорошо, как Джим, а ведь она знала, что Джим старше; и она вечно звала меня домой, когда мне хотелось ещё погулять. Наши сражения были грандиозны и всегда кончались одинаково. Кэлпурния неизменно побеждала, больше потому, что Аттикус неизменно принимал её сторону. Она жила у нас с тех пор, как родился Джим, и, сколько себя помню, я всегда ощущала гнёт её власти.
Мама умерла, когда мне было два года, так что я не чувствовала утраты. Она была из города Монтгомери, урождённая Грэм; Аттикус познакомился с нею, когда его в первый раз выбрали в законодательное собрание штата. Он был тогда уже пожилой, на пятнадцать лет старше её. В первый год после их свадьбы родился Джим, после него через четыре года — я, а ещё через два года мама вдруг умерла от разрыва сердца. Говорили, что это у Грэмов в роду. Я по ней не скучала, но Джим, наверно, скучал. Он хорошо помнил маму и иногда посреди игры вдруг длинно вздыхал, уходил за гараж и играл там один. Когда он бывал такой, я уж знала, лучше к нему не приставать.
Когда мне было около шести лет, а Джиму около десяти, нам летом разрешалось уходить от дома настолько, чтоб слышать, если Кэлпурния позовёт: к северу — до ворот миссис Генри Лафайет Дюбоз (через два дома от нас), к югу — за три дома, до Рэдли. У нас никогда не было искушения перейти эти границы. В доме Рэдли обитало неведомое страшилище, стоило упомянуть о нём — и мы целый день были тише воды, ниже травы; а уж миссис Дюбоз была сущая ведьма.
В то лето к нам приехал Дилл.
Как-то рано утром мы с Джимом вышли на задворки, и вдруг в огороде у нашей соседки, мисс Рейчел Хейверфорд, среди грядок с капустой что-то зашевелилось. Мы подошли к проволочной изгороди поглядеть, не щенок ли это, — у мисс Рейчел фокстерьер должен был ощениться, — а там сидел кто-то коротенький и смотрел на нас. Над капустой торчала одна макушка. Мы стояли и смотрели. Потом он сказал:
— Привет!
— Сам привет, — вежливо ответил Джим.
— Я Чарлз Бейкер Харрис, — сказал коротенький. — Я умею читать.
— Ну и что? — сказала я.
nice-books.ru
| Harper Lee | Харпер Ли |
| To Kill a Mockingbird | Убить пересмешника |
| Lawyers, I suppose, were children once. | Юристы, наверно, тоже когда-то были детьми. |
| Charles Lamb | Чарлз Лэм |
| PART ONE | ЧАСТЬ ПЕРВАЯ |
| 1 | 1 |
| When he was nearly thirteen, my brother Jem got his arm badly broken at the elbow. | Незадолго до того, как моему брату Джиму исполнилось тринадцать, у него была сломана рука. |
| When it healed, and Jem’s fears of never being able to play football were assuaged, he was seldom self-conscious about his injury. | Когда рука зажила и Джим перестал бояться, что не сможет играть в футбол, он её почти не стеснялся. |
| His left arm was somewhat shorter than his right; when he stood or walked, the back of his hand was at right angles to his body, his thumb parallel to his thigh. | Левая рука стала немного короче правой; когда Джим стоял или ходил, ладонь была повёрнута к боку ребром. |
| He couldn’t have cared less, so long as he could pass and punt. | Но ему это было всё равно — лишь бы не мешало бегать и гонять мяч. |
| When enough years had gone by to enable us to look back on them, we sometimes discussed the events leading to his accident. | Через несколько лет, когда всё это было уже дело прошлое, мы иной раз спорили о событиях, которые к этому привели. |
| I maintain that the Ewells started it all, but Jem, who was four years my senior, said it started long before that. | Я говорила: всё пошло от Юэлов, но Джим — а он на четыре года старше меня — уверял, что всё началось гораздо раньше. |
| He said it began the summer Dill came to us, when Dill first gave us the idea of making Boo Radley come out. | Началось с того лета, когда к нам приехал Дилл, сказал он — Дилл первый придумал выманить из дому Страшилу Рэдли. |
| I said if he wanted to take a broad view of the thing, it really began with Andrew Jackson. | Я сказала, если добираться до корня, так всё пошло от Эндрю Джексона. |
| If General Jackson hadn’t run the Creeks up the creek, Simon Finch would never have paddled up the Alabama, and where would we be if he hadn’t? | Если б генерал Джексон не прогнал индейцев племени Ручья вверх по ручью, Саймон Финч не приплыл бы на своей лодке вверх по Алабаме — и что бы тогда с нами было? |
| We were far too old to settle an argument with a fist-fight, so we consulted Atticus. |
e-libra.ru
Персонажи | Убить пересмешника
Аттикус Финч
Atticus Finch
100
Отец Джима и Джин-Луизы. Адвокат, который защищает Тома Робинсона, навлекая на себя непонимание большей части горожан. Вежливый и справедливый, противник расизма.
Гек Тейт
Heck Tate
000
Шериф Мэйкомба, первое официальное лицо округа.
Джереми Аттикус Финч (Джим)
Jeremy Atticus Finch (Jem)
000
Старший брат Джин-Луизы. Сообразительный и решительный мальчик, искренне переживал за дело Тома Робинсона.
Джин-Луиза Финч (Глазастик)
Jean Louise Finch (Scout)
000
Главная героиня и рассказчица; в начале книги «Убить пересмешника» ей 5 лет, в конце — 9. Как и её брат Джим — сообразительная, решительная, нетерпимая к разного рода несправедливости.
Дилл Харрис
Dill Harris
000
Друг Джима и Джин-Луизы, приезжающий в Мэйкомб на лето. Мальчик с непростой семейной ситуацией. «Дилл, почти как волшебник Мерлин, — великий мастер на самые неожиданные выдумки, невероятные затеи и престранные фантазии».
Кэлпурния Зибо
Calpurnia Zeebo
000
Домработница семьи Финчей. Джин-Луиза поначалу не любит её и часто ссорится с ней, но позже начинает ценить её заботу; по сути, Кэлпурния исполняет материнскую роль для Джима и Джин-Луизы после смерти их матери.
Миссис Генри Лафайет Дюбоз
Mrs. Henry Lafayette Dubose
000
Соседка семьи Финч, тяжело больная пожилая дама с расистскими взглядами. Джим и Джин-Луиза недолюбливали её, и Джим однажды настолько рассердился на неё, что оборвал все её камелии; однако по итогам этого происшествия отец объяснил ему, что миссис Дюбоз была храбрейшим человеком из всех, кого он знал.
Моди Эткинсон
Maudie Atkinson
000
Соседка семьи Финч, доброжелательная и смелая женщина.
Мэйелла Юэл
Mayella Ewell
000
Дочь Боба Юэла, обвинившая Тома Робинсона в изнасиловании.
Страшила Редли
Boo Radley
100
Таинственный сосед Финчей, затворник, о котором ходят зловещие сплетни. Джим, Джин-Луиза и Дилл играли, пытаясь выманить его из дома, и побаивались его, но позже Страшила пришёл им на помощь. Один из «пересмешников» романа, добрый человек, пострадавший от людской жестокости.
Судья Джон Тейлор
Judge John Taylor
000
Судья в Мэйкомбе. Производит несколько странное впечатление, однако на самом деле справедлив; именно он назначил Аттикуса Финча адвокатом по делу Тома Робинсона, хотя обычно подобные дела поручались менее опытному адвокату.
Тетя Александра
Aunt Alexandra
000
Сестра Аттикуса Финча, строгая и властная женщина, приехавшая помочь с хозяйством. «У неё была такая манера, она заявляла: так лучше для семьи, — вот, наверно, и к нам она поэтому переехала.»
Том Робинсон
Tom Robinson
000
Воплощение образа птицы-пересмешника в книге: безобидный человек, всегда готовый помочь ближнему. Был ложно обвинён в насилии над Майеллой; в суде его защищал Аттикус Финч.
Юла Мэй
Eula May
000
Главная телефонистка города. Она всегда передавала разные важные новости, приглашения на свадьбы, возвещала о пожаре и в отсутствие доктора Рейнолдса советовала, как оказать первую помощь.
fanfics.me
Убить пересмешника: биография автора | Журнал Домашний очаг
Нелл Харпер Ли написала только одну книгу, «Убить пересмешника». Точнее, сначала она написала «Пойди поставь сторожа», (и несколько лет назад мы смогли познакомиться с этим вариантом), а потом под давлением редактора сосредоточилась на детской ее части — истории про Аттикуса, защищавшего невинного осужденного чернокожего, запуганного Страшилу Редли, и маленькую своевольную девочку Джин-Луизу Финч, которая была совсем не похожа на всех остальных девочек. Этот свой роман, один из лучших за всю историю мировой литературы, она никогда бы не написала без своего лучшего друга, который выведен в книге под именем Дилл.
Харпер и Трумен
В книге «Убить пересмешника» главная героиня, Скаут Финч (в русском переводе — Глазастик Финч) познакомилась с Диллом, избалованным мальчиком и гениальным специалистом по вранью, когда им обоим было по шесть лет. Так и в жизни: Харпер Ли и Трумен Капоте познакомились в шесть лет и навек стали лучшими друзьями. Они всегда были очень важными людьми друг для друга. В книжках Капоте Харпер появляется тоже: она Изабелл Томпкинс в «Другие голоса, другие комнаты»: «Я бы так хотела быть мальчиком!». Она Энн Финчбург в рассказе «Гость в День Благодарения».
Они помогали друг другу, один из них всегда мог рассчитывать на другого. Когда Трумен задумал «Обыкновенное убийство», Харпер поехала с ним в Канзас и помогала собирать материалы для книги. В их тандеме она была лучшей стороной — сдержанная, но ровная и приветливая со всеми, сильная, умная и совестливая. А Трумен — он всю жизнь оставался таким же, каким был в шесть лет: талантливый, капризный ребенок. Но в нужный момент он всегда приходил ей на помощь…
Страшила и Аттикус
Отец Харпер, Амаса Колман Ли, был юристом, ка ки Аттикус Финч. Но человеком он был, скорее, противоположным Аттикусу. Харпер придумала и описала отца, о котором она мечтала. Ее собственный отец был сексистом, смотрел на женщин, как на людей второго сорта. Он не мог поверить, что из его дочери получится что-то стоящее, и уж точно не мог принимать ее такой, какой она была в детстве и юности. А мама Харпер страдала депрессиями и не могла заниматься детьми. Критики считают, что образ Страшилы Редли списан именно с нее.
В годы второй мировой войны Харпер училась в респектабельном женском колледже. Все его студентки носили темные костюмы и жемчуг, а Харпер — черную кожаную куртку, подарок брата, летчика.
Она ругалась матом и даже курила трубку.
Очень симпатичная внешне, она категорически не нравилась себе — как все девушки, которые не нравились собственным отцам. Она давно все поняла, но принять, что отец ее не любит, было так трудно! Харпер Ли сделала последнюю попытку добиться отцовской любви: поступила в университет Алабамы учиться на юриста. Но там скоро стало ясно, что для юриста ей катастрофически не хватает умения прилично себя вести: где ваши манеры, девушка? В 1948 году Харпер бросила университет и уехала в Нью-Йорк, становиться писательницей.
Унылая девушка из глухого городка
В Нью-Йорке она прошла весь этот путь провинциала в большом городе: малооплачиваемые, скучные, тяжелые работы, крохотные квартирки с ужасными соседями, одиночество. Интеллектуалы с Юга держались в Нью-Йорке обособленно, и Харпер попыталась войти в эту диаспору — безуспешно.
Когда «Убить пересмешника» получил Пулитцеровскую премию, оди н человек из этой тусовки изумлялся:
Она была просто унылой девушкой из глухого городка Монровилля. Ничего, казалось, собой не представляла. Правда, она говорила, что пишет книгу. Но тогда все что-нибудь писали.
Харпер совсем опустила руки, а отец, как всегда, старался посильнее ее приземлить. Когда у Трумена Капоте вышел мгновенно прославивший его роман «Другие голоса, другие комнаты», отец сказал Харпер:
Ты же понимаешь, что из Монровилля не могут выйти две знаменитости.
Иногда все-таки побеждаешь
Тут настало время Дилла: он познакомил Харпер со своими друзьями, которые поверили в ее талант и в 1956 году на Рождество подарили ей толстый конверт с деньгами: увольняйся со своей треклятой службы и пиши! Она писала целый год, и написала свою книжку, которая разошлась по всему миру огромными тиражами, переведена на десятки языков, и объяснила нам самое главное:
Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь
Фото: TASS
www.goodhouse.ru
Харпер Ли – биография, книги, отзывы, цитаты
Спасибо тебе, википедия, мне даже в голову не приходило, что Труман Капоте был настолько близко знаком с Харпер Ли, что был увековечен в романе «Убить пересмешника». Близкие знакомства совершенно разных авторов меня всегда восхищали.
Написать отзыв сейчас представляется мне совсем невозможным, потому что их «тьмы, и тьмы, и тьмы». (Только неленивый не потоптался по поводу неудачного перевода прозвища главной героини, но и я не могу не упомянуть: совсем же неверное впечатление от этого «Глазастика»). Обрывки впечатлений, не более того.
Универсальность. Это и детский, и подростковый, и взрослый роман, причём взрослый читатель не будет делать никаких скидок на то, что это «детская литература».
Многоплановость. Тем, проблем и просто ловко описанных глубоких мелочей здесь просто вагон. Даже если их просто перечислить в строчку — получится увесистое сочинение. Наверное, по «Убить пересмешника» хорошо писать научные работы.
Автобиографические моменты. Действительно, читаешь и понимаешь, что автор все мысли прочувствовала на собственной шкуре, особенно это волшебное детское девчачье «хочу быть пацаном».
Ужасы. Как ни странно, мне было жутковато читать это, в общем-то, нестрашное произведение. Не из-за ужасов про угнетения негров, а из-за той атмосферы «странный человек, мрачный дом, куда никто не ходит, Страшила». Не зря всё-таки «Убить пересмешника» приписывают к южной готике, хотя не очень и много тут от классики жанра.
Воспитание. Самая шикарная тема в романе, даже проблема с чернокожими на её фоне отходит на второй план. Аттикус — это же просто идеальный отец. Не книжки по подростковой психологии надо читать, чтобы найти общий язык со своим чадом, а этот роман, потому что ни одна фраза Аттикуса про воспитание не была лишней, глупой, спорной или неправильной. Причём наиболее важным является то, что в этой ситуации комфортно чувствует себя не родитель, а именно ребёнок. «Как не задолбать и не разочаровать собственного ребёнка» — вот какой можно вставить подзаголовок к роману.
Расизм. Тут даже говорить нечего, и так все знают про «негр словно пересмешник, на юге — существо бесправное». Остро, на тот момент актуально, прекрасно. Сейчас читать очень познавательно, очень жаль, что «Убить пересмешника» запихали в школьную программу всех американцев, чтобы принуждением убить половину очарования от лёгкости подачи тяжёлых тем.
Общество, толпа, сознание толпы. Сцена, когда Глазастик утихомиривает разбушевавшихся южан, незамысловато разъединив яростную толпу на крошечные разумные составляющие — просто блеск. Во все трактаты по психологии толпы и бунта. Однозначно.
Образование. Читала про школу Глазастика и думала, что того и гляди поверю в реинкарнацию. По крайней мере, Фурсенко точно в те годы был в США…
Тем и проблем ещё действительно много, под каждую хоть отдельную рецензию пиши. Не буду, незачем, каждый сам их может найти и поразмыслить. Но, наверное, это одна из тех книг, которые обязательно должны попадать в разные дурацкие списки «Обязательно к прочтению». Более того, я бы поставила её и в списки «Обязательно к перечтению», потому что восприятие книги со временем полнеет.
www.livelib.ru
Харпер Ли. Критика. Анализ романа «Убить пересмешника» Харпер Ли
И. Левидова
Роман Харпер Ли — первое произведение молодой американской писательницы — еще раз подтверждает, что в литературе нет банальных тем и сюжетов, есть только банальные приемы.
Маленький знойный городок на Юге США, в Алабаме, такой маленький, что жители знают друг друга по голосам. Воспоминания о далеком детстве, полном радостей, открытий и необычайных происшествий. Таинственный затворник, в финале спасающий двух ребят от ножа убийцы — самого гнусного типа во всей округе. И школа, в которую не очень-то хочется идти. И чопорная тетя, безуспешно пытающаяся привить детям правила хорошего тона. И суровая, но преданная черная няня, которая заменяет детям мать. И бесконечные игры, не одобряемые взрослыми, и ночные эскапады, и побеги, и комические приключения… Все это в тех или иных вариантах словно бы столько раз было в американской литературе, начиная с классики, с «Тома Сойера» и «Гекльберри Финна». Не менее знакома и основная драматическая ситуация книги: судебный процесс нал негром, ложно обвиненным в насилии; испытания, выпавшие на долю честного и смелого, но беспомощного перед натиском вековых, расистских предрассудков адвоката, взявшегося защищать обвиняемого…
Весь этот немало уже «поработавший» жизненный и литературный материал помог Харпер Ли написать радующую свежестью и самостоятельностью книгу. Своеобразна сама повествовательная манера автора: рассказ ведется от лица героини — восьмилетней Джин-Луизы, и все происходящее дано через восприятие ребенка — занятного, наблюдательного, независимого в суждениях, но в общем обыкновенного, наивного ребенка. Время от времени, незаметно перебивая девочку, в рассказ вступает уже взрослая Джин-Луиза — умная, ироничная и, очевидно, не потерявшая былой независимости суждений женщина. Этот «подвижный» угол зрения позволяет писательнице, не прибегая к затертому уже в западном современном романе приему «разных рассказчиков», выходить за рамки детского восприятия и в то же время говорить о самых серьезных и самых забавных вещах, сохраняя все обаяние непосредственности.
В рассказанной Джин-Луизой истории активнейшим образом действуют трое ребят: она сама, ее двенадцатилетний брат Джим и приятель их, семилетний Дилл. Но книгой для взрослых и о взрослых делает этот роман отец Джин-Луизы и Джима — Аттикус Финч, адвокат, главный герой повествования, герой в самом точном и полном смысле этого слова. Впрочем, по внешнему облику и повадкам он абсолютно «антигероичен», этот тихий полнеющий вдовец лет под пятьдесят, всегда немного усталый, по вечерам сидящий в кресле, уткнувшись в газету или книгу, «ничего не умеющий» по сравнению с другими отцами, как горестно заметила его дочь. Однако с присущей Финчам объективностью (и нелюбовью к сентиментам) Джин-Луиза, представляя отца читателям, говорит о нем коротко и ясно: «Мы с Джимом считали, что отец у нас неплохой: он с нами играл, читал нам вслух и всегда был вежливый и справедливый».
Джин-Луиза не обманывает, ее можно упрекнуть лишь в чрезмерной сдержанности. Еще до того, как ее отец, восстановив против себя чуть не весь город, берется защищать обреченного негра Робинсона, убеждаешься, что Аттикус Финч — человек того самого сорта, который, очевидно из-за обилия суррогатов, принято называть «настоящим».
Он действительно наделен самыми высокими качествами разума и сердца, и при этом — вот где проверка артистичности Харпер Ли, ее чувства художественной меры — читателя это нисколько не гнетет. Мы быстро проникаемся симпатией к Аттикусу и весело сочувствуем его полной превратностей и сюрпризов (большей частью неприятных) доле счастливого отца двух милейших отпрысков, несколько перенасыщенных энергией и изобретательностью.
Лишь один раз в жизни Аттикусу пришлось взять в руки ружье — по улице бежал бешеный пес, и тогда выяснилось, что, несмотря на плохое зрение, Финч в юности был лучшим стрелком города. Лишь один раз за всю свою профессиональную жизнь Аттикус Финч согласился вести почти безнадежное дело, которое, как он знал, принесет много тяжелых переживаний не только ему, но и его детям. Он не искал этого испытания, но не уклонился от него.
За всю свою жизнь Аттикус не произнес ни одной пышной или демагогической фразы. Внушая что-либо своим ребятам или отвечая на их весьма рискованные подчас вопросы, он обычно прибегал к несколько пародийному, сухо юридическому стилю. И когда в суде, полностью разбив построенную обвинителями Тома Робинсона версию, он произносит свою речь, в ней тоже нет громких слов, нет стремления разжалобить, нет нагнетания эмоций. Он излагает и сопоставляет факты, апеллирует к здравому смыслу присяжных, напоминает им о равенстве всех перед законом, просит исполнить свой долг по совести. Присяжные, в большинстве своем окрестные фермеры, угрюмые, ожесточенные депрессией (действие происходит в середине тридцатых годов), не представляющие себе, как можно поверить «черномазому» и не поверить белому, каков бы он ни был, признают Тома Робинсона виновным. Позже он погибает в тюрьме при попытке убежать, не дождавшись результата апелляции, поданной Финчем, не поверив в возможность благополучного исхода своего дела. И все же выступление Финча, его спокойное, немногословное мужество не оказалось совсем безрезультатным. Выясняется, что присяжные не были единодушны, они много часов спорили — беспрецедентный факт на такого рода процессах, происходящих в южном штате. Память о совершенной несправедливости осталась жить в душах многих граждан Мейкомба. Иные из них когда-нибудь сделают из этого свои выводы.
Аттикус Финч всего лишь не уклонился от выполнения гражданского, человеческого, профессионального долга. Но выполнил он этот долг в полной мере, без внутренних компромиссов, потому что всю жизнь чувствовал (и детям передал это чувство) глубокое презрение к «подонкам», которые не видят в негре человека, всегда готовы обмануть и обидеть его. Финч не искал случая похвастаться своей смелостью. Однако, когда в ночь перед судом ему сообщили, что Робинсону, запертому в маленькой мейкомбской тюрьме, грозит линчевание, Аттикус взял лампочку на длинном шнуре, книгу, стул из своей конторы, пристроил лампочку над дверью тюрьмы и уселся читать. Старые, разбитые «фордики» с линчевателями действительно подъехали. Разговор, завязавшийся между мрачными, хлебнувшими для храбрости фермерами И Аттикусом, не предвещал ничего доброго, и, если бы не драматическое появление ребят, разрядившее атмосферу, дело могло окончиться печально… «Что бы там ни было, а всякая толпа состоит из людей», — философствует по этому поводу Аттикус на другое утро за завтраком. И еще одну сентенцию произносит он уже на последней странице книги, укладывая спать дочку, в ту самую трагическую ночь, когда Боб Юэл — обвинитель Тома Робинсона, не простивший Аттикусу своего позора на суде, — едва не убил обоих ребят, а Джима покалечил на всю жизнь: «Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь».
Процент хороших людей здесь явно завышен, хотя прекраснодушный идеализм вовсе не характерен для Аттикуса Финча, человека, много передумавшего и не боящегося правды. Автор сам делает необходимые поправки к декларации своего героя. Вернее, поправки неизбежно возникают из самого содержания романа.
Аттикус Финч — не бунтарь, не чужак в своем городке, в своем округе, где живет уже пять поколений Финчей, некогда — богатых землевладельцев, ныне существующих на весьма ограниченные заработки юристов, врачей, фермеров.
То, что Аттикус Финч, мирный, уживчивый, внимательный сосед, воплощение деликатности и терпимости, оказался в какой-то мере изгоем, говорит о подспудных силах диких предрассудков и бессознательной жестокости, еще существующих во внешне ленивой, идиллической атмосфере патриархального городка. Мрачные традиции живут потаенно и зловеще, как несчастное семейство Рэдли в своем «проклятом» доме за наглухо закрытыми ставнями. Сильнее добрососедских уз, сильнее личной порядочности, сильнее разума оказывается вековая формула: «Черномазых надо держать на месте». Очень сдержанно, не в публицистическом комментарии, а с помощью фактов — важных и мелких, увиденных широко открытыми, беспощадными в своей непредубежденности глазами ребенка, — Харпер Ли затрагивает главное в тугом узле проблем, связанных с так называемым «негритянским вопросом» на Юге США. Она показывает, как самые обыкновенные, по-своему неплохие, а подчас и чем-то импонирующие люди по косности, невежеству или просто душевному малодушию оказываются соучастниками преступления против человечности — расовой дискриминации.
Об этом писательница говорит без экивоков, прямо и резко. Однако в отличие от многих своих коллег-южан она не стремится сделать тему жестокости и нравственного смятения доминирующей. Повествование ведет удивительно славная, здоровая духом и телом Джин-Луиза, по прозванию Глазастик, и это, разумеется, определяет его общий мажорный вопреки трагическим эпизодам тон. Именно с Джин-Луизой, Джимом и Аттикусом связано все, что представляется самым удачным, самым сильным и привлекательным в этой первой книге американской романистки. Сама история с обвинением Тома Робинсона все же несет на себе отпечаток литературного стереотипа, быть может, потому, что несколько стереотипен «хороший негр» (то есть послушный, знающий свое место «потомок дяди Тома») Том Робинсон. Семейство браконьера и пьяницы Боба Юэла, «принципиально» живущего за счет благотворительности, в состоянии, близком к скотскому, изображено весьма выразительно, в той лаконичной и острой манере, которая присуща писательнице. Но «стопроцентное злодейство» Юэла приобретает несколько мелодраматический оттенок, когда, не довольствуясь мелкими гадостями и публичными угрозами, он пытается в отместку Финчу убить его ребят. Это попросту малоправдоподобно и, похоже, понадобилось автору главным образом затем, чтобы довести до кульминации и как-то разрешить сюжетную линию, связанную с таинственной фигурой Страшилы Рэдли.
Само заглавие книги — «Убить пересмешника…»— выражает главное в авторском замысле.
Пересмешник — птица забавная и безобидная, она не портит посевов, убить ее считается в Алабаме грехом. Когда дядя дарит Джин-Луизе и Джиму духовые ружья, отец, не слишком довольный таким подарком, предупреждает еще раз об этой охотничьей заповеди. В этом есть и символический смысл: не убить пересмешника — значит не совершать бессмысленно жестоких поступков. Однако нравственный кодекс, который неприметно и непрерывно и в повседневном житейском опыте, и в минуты кризисов вырабатывается в семье Финчей, разумеется, куда богаче. В основе его лежит один принцип: правда. В этой семье на все вопросы отвечают с разной степенью детализации, но всегда правду. Уважение к детям, вовсе не исключающее дисциплины и требовательности, пронизывает отношения Аттикуса с сыном и дочерью, отношения, на обывательский взгляд несколько причудливые, но по существу очень близкие и нежные.
Младшие Финчи знают, быть может, несколько больше, чем положено им по возрасту. Но это не мешает им в полной мере сохранить чистоту и подлинную детскость жизневосприятия. Глазастик и Джим бегают в местную школу, где рядом с ними сидят за партами, играют и дерутся на школьном дворе босоногие, а подчас и голодные дети безработных и фермеров. Первые школьные впечатления Джин-Луизы иногда забавны (очень смешно рассказано в книге о том, как молодая, беспомощная учительница, энтузиастка «системы Дьюи», читает сказочки скептическим и житейски более умудренным, чем она, первоклассникам), иногда — тревожны и огорчительны. Но отец хорошо понимает всю резкость разрыва между миром дома и школы и дает дочери первые уроки того, как надо «жить с людьми» — то есть уметь «влезть в чужую шкуру и походить в ней». Чуткость, ум, лукавый и добрый юмор отца, не смягчая неразрешимых противоречий реальности, помогают ребятам ориентироваться в ней, самостоятельно решать свои собственные нравственные проблемы. Дидактикой в доме Финчей не пахнет; здесь живут непринужденно, ссорятся и мирятся, но добрые чувства, ясную голову и твердую руку — эти качества Джин-Луиза и Джим приобретают «с младых ногтей».
«Мейкомб — город старый, — вспоминает взрослая Джин-Луиза, — когда я его узнала, он уже устал от долгой жизни. В дождь улицы раскисали и под ногами хлюпала рыжая глина; тротуары заросли травой, здание суда на площади осело и покосилось. Почему-то в те времена было жарче, чем теперь: черным собакам приходилось плохо; на площади тень виргинских дубов не спасала от зноя, и костлявые мулы, впряженные в тележки, яростно отмахивались хвостами от мух. Крахмальные воротнички мужчин размокали уже к девяти утра. Дамы принимали ванну около полудня, затем после дневного сна в три часа и все равно к вечеру походили на сладкие булочки, покрытые глазурью из пудры и пота».
Переводить книгу Харпер Ли далеко не так просто, как может показаться, когда читаешь эту прозу — ясную, четкую, легкую. Очень трудны переходы от Джин-Луизы маленькой к Джин-Луизе взрослой: меняется лексика и ритм речи — и все же надо сохранить индивидуальность героини. Переводчикам удалось достичь этого. В переводе есть множество отличных находок. Когда Джин-Луиза, например, замечает о брате, что, вспоминая умершую мать, он «иногда посреди игры вдруг длинно вздыхал, уходил за гараж и играл там один» — это «длинно» говорит нам что-то и о рассказчице, и о Джиме. Это надо было почувствовать, потому что в английском языке «длинно» и «долго» выражаются одним словом. Хорошо найдено и слово «чернолюб» — nigger lover — по русскому звучанию и выразительности. Впрочем, в оригинале это выражение звучит резче, оскорбительнее, потому что nigger — это не просто «черный». Может быть, «любитель черномазых» было бы здесь больше на месте. Об этом стоило бы подумать при отдельном издании книги. А издать ее отдельно следует.
В современном американском романе есть немало интересных явлений, и обычно то, что наиболее интересно, отмечено очень мрачным, подчас болезненным взглядом на жизнь. «Убить пересмешника…» — довольно редкое исключение из этого правила.
Дешевого оптимизма и слащавой гуманности на страницах книг популярных американских авторов сколько угодно — для этого есть свой «рынок», как и для всего прочего. Но здесь не раскрашенная картинка, здесь жизнь во всех ее контрастах, отнюдь не приводимых к благополучному «общему знаменателю». И то, что в гуще ее мы видим доброго, смелого, вдумчивого человека, которого хочется иметь своим соседом и с детьми которого хочется познакомить наших детей, вызывает чувство признательности к автору этой книги.
Л-ра: Новый мир. – 1963. – № 6. – С. 264-268.
Биография
Произведения
Критика
Ключевые слова: Харпер Ли,Harper Lee,Убить пересмешника,критика на творчество Харпер Ли,критика на произведения Харпер Ли,скачать критику,скачать бесплатно,американская литература 20 века,начало 21 в
md-eksperiment.org